Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

«Милый друг, Александр, ты очень кстати пишешь, что безумно скучаешь по мне и ребяткам, что будто считаешь минуты, когда мы увидимся. Вот и отлично! Скучай, больше скучай, пока, наконец, не выдержишь – и приедешь за нами. Пора мне в Петербург! Ах, как ужасно скоро надоедает жить в деревне. Тоска такая, что хоть в ямщика влюбляйся! Ты же все мечтаешь переселиться жить в деревню. Суди сам: я и деревня! Это очень смешно. Маменька сейчас варенье варит и ворчит, что я в деревне дурнею и худею, что я рождена для столичной жизни, что тебе следовало бы жениться лучше на сестре Александрине, – она более покорная и более тебя понимает. Каково мне все это слушать и втайне страдать. Впрочем, через пять лет, к тридцати годочкам, я сама буду проситься у тебя в деревню, а пока еще молода, дозволь мне насладиться жизнью, как того душе угодно. Согласен? Не правда ли? О, воображаю, как ты сразу же заупрямишься на это: «Новые расходы, новые долги, я устал и т. д.». Может быть, это и так – не спорю, но что мне делать с собой, когда в деньгах, в расчетах я ничего не смыслю, а только верю, что, если ты пожелаешь, денег найдешь сколько угодно. Например, сочинишь что-нибудь замечательное, – незаметно, вот и деньги. Так пять лет и проживем, а потом, под старость, поедем в Михайловское вспоминать прошлое да ходить в гости к твоим Осиповым. Авось в Тригорское приедет и мадам Керн, даже наверно приедет, – тогда я разозлюсь от ревности и вызову к себе Соболевского или Нащокина и предложу им свое старенькое сердце. Вот видишь, как я здесь веселюсь и пишу тебе разные глупости. Скучай, Александр, пожалуйста, больше скучай и приезжай быстрей за нами. Ребятки здоровы, все наши тоже, а я умираю от деревенской тоски и жду тебя. Целую покорно. Нестерпимо жду, жду.

Твоя капризная, скверная, но любящая жена

Наташа Пушкина».

Скоро Пушкин получил отпуск и поехал к семье, чтобы перевезти ее в Петербург.

В плену

Съезд гостей начался с восьми вечера. Кареты в два ряда подъезжали к барскому, ярко иллюминованному дому.

Из богатой кареты важно выполз голландский посланник барон Геккерен, а за ним выскочил, как пробка из бутылки, щеголь кавалергард Жорж Дантес.

Почти вслед за ними подъехала другая, обыкновенная, как все, карета, из которой, в цилиндре и шинели, вышел Пушкин, помогая трем своим дамам скорее добраться до подъезда, ибо валил мокрый, лепешистый, ноябрьский снег.

С Пушкиным были жена и ее две сестры, Екатерина и Александра Гончаровы, которых привезла с собой Наталья Николаевна на совместное жительство, рассчитывая наконец найти им женихов в Петербурге

В раздевальне Пушкины встретили прибывших друзей: Жуковского, Вяземских, Карамзину, Смирнову.

Смирнова с восхищением смотрела на Наташу:

– Ах, душечка, вы невозможно хорошеете с каждым днем! Это, поверьте, не пустой комплимент, а святая истина. Уж, кажется, куда же больше и совершеннее, но вы не знаете пределов…

– Извольте, милая Наталья Николаевна, – перебила Карамзина, – завтра же с сестрицами и муженьком запросто пожаловать ко мне к обеду. Один молодой композитор сочинил прекрасный гимн вашей красоте, и завтра вы его услышите у меня.

Жуковский, целуя ручки Наташи, умилялся:

– О, небесное творенье!