– Слушаю-с, ваше величество, – исполнительно выпрямился Бенкендорф, – но полагаю, что мы обойдемся полицией и конными жандармами, если Пушкин действительно будет убит или ранен. Пока же – все сравнительно спокойно. Общее возбуждение понятно. Как при всякой игре, так и тут – все разделились на две партии.
– Пушкин должен проиграть, – настаивал царь, – довольно я его терпел. Довольно!
– Пушкин уже проиграл, – утешал граф, – он совершенно запутался… Дни его сочтены, ваше величество.
Царь улыбнулся:
– Презабавная история…
Молнией слухов и яростных разговоров сверкнул вызов Пушкина.
Все ждали грома событий.
Общество раскололось на два враждебных лагеря.
Лагерь Дантеса трубил тревогу возмущения, созывая, стягивая свои черные силы, разгораясь зловещей расправой мести. Всюду во дворцах, в салонах, в кабинетах сановников, генералов и богачей, в дамских светских гостиных, в церковных домах, всюду на балах и раутах всколыхнулись, поднялись прямые и острые, как копья, голоса одного приговора:
– Довольно терпеть Пушкина!
– Пушкин будет убит!
– Государь возмущен поведением Пушкина, – это не может продолжаться дальше!
– С минуты на минуту пронесется выстрел кавалергарда барона Дантеса.
– О, Дантес – отличный стрелок, а Пушкин едва владеет оружием.
– Господь Бог поможет государю!
– Пуля ждет Пушкина!
– Срок дуэли держится в секрете.
– Ах, как это ужасно, что барону Дантесу пришлось жениться на Катерине Гончаровой. Впрочем, говорят, что это не мешает ему по-прежнему ухаживать за Пушкиной.
– Если не убьет Дантес – все равно на его место с гордостью встанут сотни наших героев, готовых уничтожить Пушкина.
– Что он такое – этот зазнавшийся сочинитель, политический преступник, богохульник, оскорбитель трона, враг религии, враг всех нас.
– Его давно следовало бы повесить вместе с друзьями-мятежниками.
– Пушкин – возмутитель народа! Правда, за последнее время он раскаялся в преступлениях, был помилован государем, принят в высших салонах и даже во дворце, но ведь это все – благодаря его очаровательной супруге, а сам он остался тем же негодяем.
– Взгляните, что делается: везде дружеская шваль Пушкина подняла голову и выражает свое сочувствие бешеному сочинителю.
– Государь недоволен поведением низов и разных либералов.
– Граф Бенкендорф постоянно делает донесения императору о том, что говорит уличная молва о Пушкине. Агенты сбились с ног, полиция и жандармы наготове, много арестованных. Скандал!
– Пушкин нарочно устроил это безобразие.
– Вчера он появился на балу у Разумовских, но все его избегали. Он сбежал со стыда.
– Говорят, что долги Пушкина превышают сто тысяч. Он совершенно промотался.
– У него вид сумасшедшего рогоносца.
– Все отшатнулись от него.
– Графиня Нессельроде сказала, что, если Дантес будет ранен или убит, Пушкина решено сослать в Сибирь.
– Туда ему и дорога!
Лагерь Пушкина, громадный и неисчислимый, как вся Россия, но задушенный и скованный жутким временем, – этот лагерь возмущенных сердец злобно затаил великий гнев на заклятых врагов, скрежеща зубами за несчастную долю того, кто жил в этих сердцах расцветающей надеждой, неизбывным обещанием, гордостью, утешением.
Пожаром тревоги и негодования разгорался обжигающий, раскаленный слух о неизбежности смертной встречи Пушкина с Дантесом.
Знакомые и незнакомые, почитатели и друзья поэта всюду собирались кучками на улицах, во дворах, в кружках и домах и взволнованно-жгуче смотрели друг на друга.
– Неужели не будет Пушкина среди нас?
– Какое безумие совершается!
– Будто стынет солнце…
– Мысли замирают в оцепенении, когда хоть на минуту подумаешь, что в грудь Пушкина направлен пистолет…
– Сердце останавливается… это мучительно… непостижимо, ведь каждый момент может навеки опечалить мир: Пушкин убит…
– Крови нашего гения жаждут николаевские палачи, а мы беспомощны… Стыд, позор!
– Какими силами остановить трагедию?
– Поздно… Пушкин рвется к барьеру, весь объят вихрем мщения, весь горит вызовом и не вернется назад, не отступит.
– А злодеи заранее торжествуют победу: убийство затравленного Пушкина на дуэли – исполнение заговора царя и его общества. Дантес – их орудие, подставной герой. Если будет убит Дантес – на его место подставят другого и сделают это немедленно, пока страсти врагов Пушкина заряжены расправой. Это всем ясно. Тут политическая интрига, ибо Пушкин стал прежним Пушкиным.
– Пусть за эти годы, после своей роковой женитьбы, он ушел от нас, пусть под влиянием знатной среды и господ Жуковских он впал в заблуждение, пусть, наконец, он совершил жестокую политическую ошибку, но все же Пушкин – наша родная, народная, национальная гордость, он был, есть и будет с нами, и он достоин прощения, как достоин вечной славы. И в эти страшные, черные часы мы – с ним, с нашим великим Пушкиным.
– Ужасом наливается сердце при мысли, что Пушкин, может быть, накануне гибели.
– Происходит непоправимая беда.
– Почему же, однако, бессильны мы помочь ему?
– Где же совесть наша, где буйная, мятежная юность, воспетая Пушкиным?
– Что же молчим мы и шепчемся по углам?
– Время не ждет.
– О, проклятая трусость рабов!