Невеста сумеречной Тени

Тень взвивается до потолка. Чужая кровь приводит её в безумие. Плавные перекаты магии сменяются бурлящим водоворотом. Она требует жертву, неистовствует от жажды.

Вытащив кинжал, я жду. Тёмная густая кровь толчками заливает ночную рубашку, пропитывает край одеяла, стекает на простыни. Вместе с нею из девушки исходит чужой дар. Подхватываемый мощью моей Тени, он растворяется, сливается с ней. Проклятья больше нет. Лия мертва.

От напряжения сводит пальцы, а горло пересыхает, словно я не пил вечность. Тень вихрится вокруг нас, то приникая к кровавой ране, то отстраняясь прочь. Что-то не так. Сила словно не видит такой очевидный путь. Ну же, иди, возьми её душу, подчини себе это слабое тело.

Лия уходит. Я снова её подвёл — теперь уже окончательно.

Холодная ярость застилает глаза. Нет, я не сдамся, только не сейчас. Режу кинжалом ладони, прикладываю их к её груди, направляю магию, прокладываю ей дорогу.

Тень торжествующе ревёт. Словно зверь, почуявший добычу, она летит по следу, впивается в тело, подчиняет его себе, и сама подчиняется. Ещё мгновение — не больше одного вдоха — и сила разрывается. Одна часть, сытая полученной жертвой, возвращается ко мне, вторая — с удовлетворением обустраивается в новой хозяйке.

Всё стихает. Ритуальный контур меркнет и пропадает, а я медленно отнимаю окровавленные руки.

Отто уже рядом. Мягкий свет его дара окутывает девушку, залечивает рану, не оставляя даже шрама на память. Два долгих удара сердца ничего не происходит, а потом Лия делает вдох.

— Мы ничего ей не скажем, — тихо говорю я. — Ты сделаешь настой, усмиряющий магию — неактивный дар может спать годами, если она сама его не призовёт. А я прослежу, чтобы ей никогда не пришлось им пользоваться.

— Это ошибка, мой мальчик. Лия должна знать, что произошло.

— Нет. Пока я не найду способ снять проклятье, она будет в неведении, и ты это выполнишь.

Сокрушенно качая головой, целитель продолжает прощупывать магией тело девушки, восстанавливая потоки силы. Я поднимаюсь на ноги. Теперь точно свалюсь спать, ведь главное свершилось: Лияра жива.

Глава тринадцатая, в которой я открываю глаза

Я открываю глаза, когда первый луч солнца ложится на лицо. С удовольствием потягиваюсь, разминая затёкшие плечи. Оказывается, в моей спальне очень красивый потолок: позолоченные узоры сплетаются в огромное полотно, то раскрываясь цветами, то превращаясь в очертания диких зверей.

Подождите… Какой потолок? Над моей кроватью натянута ажурная сетка балдахина, разглядеть через неё этот рисунок просто невозможно!

Сажусь в постели, откидывая край тяжёлого одеяла. Спальня совершенно другая: стены обиты панелями красного дерева, массивный шкаф никак не подходит для складирования моих нарядов — они в него просто не поместятся, даже повседневные, — у окна низкий, обитый сукном стол, на котором беспорядочно навалены множество склянок из тёмного стекла, а с краю стоит графин с водой и стакан из хрусталя. В комнате нежно пахнет пионами. Пышные цветы, последние в этом году, красуются в фарфоровых вазах в ногах кровати. Приятно, конечно, но что я здесь делаю?

Спускаю босые ноги на пол, встаю и тут же опускаюсь обратно: накатывает головокружение, желудок будто прилипает к горлу, сердце бьётся, как заполошное. Минуту глубоко дышу, держась обеими руками за край матраса и наклонившись вперёд. Не хватает только заблевать роскошный мягкий ковёр под ступнями.

Память возвращается неохотно, подкидывая эпизоды словно из прошлой жизни. Бальная зала украшена тысячами цветов. Отец дарит самое красивое платье в жизни. Примерка. Илона. Проклятый Тенью…

Я хватаюсь за грудь, ощупываю шею, разглядываю руки, напряжённо прислушиваюсь к ощущениям. Слабость потихоньку уходит, и хоть лёгкое головокружение ещё остаётся, чувствую я себя вполне сносно.

Дверь открывается, в комнату входит Мила с подносом. Видя меня, сидящую на краю кровати, она всплёскивает руками.

— Слава богам, очнулась!

Поднос грохается на пол, миска раскалывается на части, вода выплёскивается на ковёр, но гувернантка совершенно не обращает на это внимания. Подхватив пышные юбки, она вылетает прочь, оставив меня в крайнем недоумении. Похоже, моё состояние было несколько хуже, чем помнится.

Снова встаю на ноги — теперь уже осторожно, и, держась за спинку кровати, подхожу к разбитой посуде. Собрав осколки, беру с подноса чистую небелёную тряпицу, которой аккуратно промакиваю лужу. Тёмно-бордовый ковёр и впрямь на редкость великолепен, жаль оставлять его мокрым, к тому же эти медленные, аккуратные движения возвращают меня к жизни. Чувствую, как сжимаются пальцы, как холодит кожу вода, как коленки упираются в густой мягкий ворс. Пробуждение после казни было резким, а всё случившееся потом закружило в водовороте проблем. Тогда я не успела проникнуться ощущениями вновь обретённого тела, сейчас же упиваюсь ими, будто спала тысячу лет, проснулась и окончательно ожила.

Торопливый стук каблуков, и на пороге появляются маменька с Алисой, позади бежит отец.

— Лия! Проснулась!