Невидимки за работой

Софи Трегаллик открыла было рот, но мисс Каспидор не дала ей вставить ни слова.

— Скажите, кто этот удивительно интересный молодой человек — вон тот, у камина, что разговаривает с высокой девушкой?

Она указала на Мертона и его актрису. Софи не находила в нем ничего интересного, зато вполне оценила внешность актрисы и поняла, что в американке заговорил хищный инстинкт и желание бросить вызов этой женщине. Но что ответить ей?

Софи не знала фамилии Мертона.

— Пожалуйста, познакомьте нас.

Ласковая улыбка мисс Каспидор была откровенно повелительной.

Софи растерянно осмотрелась по сторонам. Гарстенг был далеко — он стоял с американцем посреди гостиной. Ни Уэлтона, ни Тредголда тоже не было поблизости. А больше ни с кем она здесь не была знакома.

— Вы мне не откажете, не правда ли? — мисс Каспидор улыбнулась еще неумолимее. — Пойдемте же!

Софи не успела опомниться, как ее чуть не насильно потащили через всю комнату к камину. Мисс Каспидор пустила в ход всю силу своих чар, самым решительным образом сосредоточив их на Мертоне. Когда они с Софи подошли, Мертон обернулся и от неожиданности чуть не выронил из рук бокал.

— Тони, — с храбростью отчаяния вымолвила, задыхаясь, Софи, — позвольте вас познакомить с мисс Каспидор. — И спаслась бегством.

У Мертона от изумления глаза полезли на лоб. Но было ясно, что это обращались к нему. Он сказал: «Здравствуйте».

— Тони! — начала мисс Каспидор. — Какое прелестное имя! А как дальше?

Она втиснулась между Мертоном и его актрисой.

— Гм... Моя фамилия — Мертон. А имя, собственно, не Тони... Меня зовут Лайонел.

— Ну, расскажите же мне, что вы пишете? Наверно, что-нибудь замечательное. У вас такие умные глаза.

Актриса из-за спины мисс Каспидор бросала на Мертона убийственные взгляды.

— Пока до свидания... Тони! — процедила она сквозь стиснутые зубы. И отошла.

Мисс Каспидор на миг повернула голову, снова изобразила на лице судорожную улыбку и продолжала беседу.

Между тем американец, сопровождаемый Гарстенгом, успел уже обойти гостиную и познакомиться с несколькими писателями, подлинными и мнимыми. Он сиял от удовольствия. Супруга его семенила рядом, но все время не раскрывала рта.

— Прекрасное мероприятие, мистер Гарстенг. Да, прекрасное и проникнутое подлинным духом общественности! — убежденно говорил мистер Купферстечер. — Мне очень, очень жаль, что я не застал дома щедрого мецената, хозяина этого поместья. Я счел бы за честь познакомиться с графом Клигнанкортом.

У Купферстечера была круглая, лысеющая голова, узкий, плотно сжатый рот и хитрые глаза.

— Трудно представить себе, — продолжал он, — лучшую обстановку для писателей, которые хотят успешно работать. В высшей степени благоприятная атмосфера, мистер Гарстенг, в высшей степени! И у меня такое впечатление, что вы собрали здесь очень нужных и способных людей. Они меня сильно заинтересовали... А это кто?

К ним пробирался Уэлтон. Лицо Гарстенга выразило беспокойство.

— Это мистер Уэлтон. Так сказать, декан нашей литературной коллегии.

— Очень приятно, мистер Уэлтон. Извините за откровенность, вы кажетесь постарше других. Что же, вы поздно почувствовали влечение к литературе?

— Да, пожалуй, что так. Большую часть жизни я работал в газетах. Но под конец меня стало мучить желание написать что-нибудь более объемистое и более долговечное, чем газетные статьи.

— То есть политическую книгу? — Американец подозрительно посмотрел на Уэлтона.

— О нет! Роман.

У Купферстечера вырвался легкий вздох облегчения.

— И так как роман будет длинный, я решил бросить работу журналиста и посвятить ему все свое время.

— Вот как! Это очень интересно.

— Я пришел к мысли, что большой роман, роман эпический — единственная возможность для писателя сказать свое веское слово миру. Вы, американцы, убедили нас в этом, и теперь писатели Европы смиренно идут по вашим стопам.

— Значит, вы считаете, что в этом деле нам принадлежит пальма первенства?

— Несомненно. Я это понял, когда в последний раз был в Париже. Там все зачитывались в то время романом громадных размеров. Вы понимаете, людям хотелось отдохнуть от легковесных банальностей и пустячков, к которым так склонна французская литература. И вот, взяв в руки нашумевший роман, я увидел, что это перевод с американского. Назывался он «Parti avec la Flatuosite» [23]. К сожалению, фамилия автора выскочила у меня из памяти. Весь литературный Париж был без ума от этой книги. Если бы не запрещал устав, автора избрали бы во Французскую Академию.

— Ого! Я непременно сообщу об этом нашей публике, когда вернусь в Штаты.

— И вот тогда я решил писать гигантский роман. Американская литература, с которой я знаком, помогла мне понять, чего не хватает нашим европейским романам: того социального звучания, которое есть в ваших.

— Социальное звучание. Да, вы, конечно, правы — это есть в нашей литературе. А можно узнать, мистер Уэлтон, какова тема вашего романа?

— Тема социальная. Столкновение двух семей. Каждая из них представляет собой некое социальное целое и вместе с тем комплекс сложных личных отношений.