Невидимый человек

Священники, политики, люди различных профессий — все они, как заключенные, выстроились в ряд, соглашаясь на наше предложение, что доказывало правоту Клифтона. Всех волновала проблема принудительных выселений, к тому же большинство местных лидеров опасалось, что, откажись они нас поддержать, их сторонники переметнутся в нашу организацию. Я звонил всем подряд: влиятельным чиновникам, врачам, риелторам и уличным проповедникам. Все проходило быстро и гладко, словно этим делом занимался не я, а кто-то другой под моим новым именем. Я чуть не расхохотался в трубку, когда услышал, с каким почтением со мной общается директор «Мужского пансиона». Мое новое имя было теперь у всех на устах. Странно, думал я, но с другой стороны, если какая-то сущность кажется нереальной, нужно только придумать ей имя, и она обретет реальные черты. А значит, теперь я тот, за кого меня принимают.

Все так хорошо складывалось, что через пару недель после начала работы мы устроили воскресное шествие, намереваясь закрепить наше влияние в гарлемском сообществе. Трудились мы с большим азартом. Казалось, все силы, которые я тратил в последние дни в доме Мэри на спор и борьбу с самим собой, теперь направлены на разрешение местных конфликтов, а у меня появились внутреннее спокойствие и собранность. Несмолкаемый шум, пикеты, выступления — вся эта суета влияла на меня положительным образом; мои самые смелые идеи воплощались в жизнь.

Узнав, что один из безработных братьев в прошлом муштровал солдат в городе Уичито, штат Канзас, я собрал команду из высоких парней, ростом не ниже метра восьмидесяти, и вменил им в обязанность маршировать в подбитых гвоздями ботинках, высекая искру из мощенных камнем дорог. В день шествия они завладевали вниманием зевак быстрее, чем лай деревенских дворняг, затеявших свару. Мы называли их Народным отрядом быстрого оповещения, и, когда в весенних сумерках они молодецки маршировали строгим порядком вдоль Седьмой авеню, прохожие ликовали от восторга. Черное население от души веселилось, а ошарашенные полицейские безмолвствовали. Безусловно, они находились под впечатлением от этой бесшабашной удали, а наш Отряд беспрепятственно двигался дальше. Вслед за Народным отрядом несли флаги, транспаранты, плакаты с лозунгами; юные мажоретки из числа самых миловидных девушек в Гарлеме, каких нам удалось разыскать, с энтузиазмом пританцовывали под барабанную дробь, слегка подпрыгивали и кружились во славу Братства. Наши лозунги поддержало почти пятнадцать тысяч жителей Гарлема, прошедших вместе с нами от начала Бродвея до здания городской администрации. Мы стали настоящей городской сенсацией.

Успех мероприятия плодотворно повлиял на мою карьеру. Как дым от костра, мое имя разлеталось по округе. Я перемещался с места на место. Речи, речи, повсюду речи — от жилых кварталов до делового центра. Писал газетные статьи, организовывал шествия и ходил на прием в государственные органы — да чем я только не занимался. Братство, со своей стороны, делало все возможное для моего продвижения. Моим именем подписывались статьи, телеграммы и почтовые отправления, большую часть которых составлял за меня кто-то другой. Меня рекламировали как представителя нашей партийной организации: размещали в прессе мои фотографии, публиковали тексты от моего имени. Как-то поздней весной по пути на работу я удостоился полусотни пожеланий доброго утра от незнакомых мне людей, и тогда я понял, что во мне живут два человека: мое прежнее «я», которое спит по нескольку часов в день, периодически слышит голоса деда, Бледсоу, Брокуэя и Мэри, летает без крыльев и бросается в пропасть с большой высоты, и мое новое публичное «я», которое выступает от имени Братства и словно подавляет своей значимостью «я» прежнее, да так ощутимо, что мне стало казаться, будто я бегу наперегонки с самим собой.