Невидимый человек

Не приходи рано поутру,
Не приходи в дневную жару,
А приходи, когда ночь тиха,
Чтоб смыть налет моего греха…

В голове начала всплывать цепочка воспоминаний, но я их отбросил. Времени на воспоминания не было: все их образы относились к прошлому.

Считаные минуты прошли с того момента, когда я прочел анонимное письмо, позвонил брату Тарпу и успел с ним распрощаться, а казалось, будто я провалился в колодец лет. Теперь я без содрогания разглядывал этот почерк, на миг пошатнувший всю конструкцию моего самомнения, и только радовался, что рядом оказался именно брат Тарп, а не Клифтон или кто-нибудь еще, перед кем я устыдился бы своей паники. А Тарп — то ли оттого, что смотрел на меня, условно говоря, глазами деда, то ли за счет собственного спокойствия, то ли посредством своего рассказа и этого звена кандалов восстановил мою веру в будущее.

Он прав, размышлял я: кому-то приспичило посеять у меня в душе сомнение, какой-то недруг хочет подорвать мою веру, окрасив ее извечной южной подозрительностью и страхом предательства белых. Можно было подумать, он прознал о моих злоключениях с рекомендательными письмами Бледсоу и теперь пользуется этой историей, чтобы уничтожить не только меня, но и все Братство. Нет, это невозможно: никто из моего нынешнего окружения ни сном ни духом не ведал о той истории. Это просто мрачное совпадение. Дотянуться бы мне до этого скотского горла. Братство стало единственным на всю страну местом, где мы были свободны и получали мощнейший стимул для развития своих задатков, а он вознамерился это пресечь! Не мой единоличный взлет, а все Братство, которое стремилось ввысь. Разве не требовали от меня новых идей по расширению наших рядов? Разве не против «мира белых» выступало Братство? Построить мир Братства — вот к чему сводились наши чаяния.

Все же, кто автор письма… Рас-Увещеватель? Нет, вряд ли, не его стиль. Он более прямолинеен в своих высказываниях и категорически против любого сотрудничества между белыми и черными. Письмо написано кем-то более изощренным, чем Рас. Кем же, гадал я, но потом загнал эти мысли вглубь своего сознания, чтобы перейти к решению насущных задач.

Утро началось с приема посетителей, которые хотели получить консультацию по социальным выплатам; члены Братства спрашивали совета по организации одновременных летучек Комитета в разных углах большого зала; не успел я закончить беседу с женщиной, добивавшейся освобождения из тюрьмы своего мужа, который ее избивал, как в кабинет вошел брат Рестрам. Мы поздоровались, он устроился на стуле и не без смущения окинул быстрым взглядом мой рабочий стол. Кажется, Рестрам имел определенный вес в Братстве, но его полномочия оставались для меня загадкой. С моей точки зрения, он частенько совал нос в чужие дела.

Едва усевшись, Рестрам присмотрелся к моему столу повнимательнее, спросил: «А это что у тебя, брат?» — и указал на кипу моей документации.

Откинувшись на спинку стула, я пригвоздил его взглядом.

— Это по работе, — сухо ответил я, чтобы сразу обозначить границы.

— Да нет, — он еще раз ткнул пальцем, и в глазах у него вспыхнул недобрый огонек, — вон там.

— Работа, — повторил я, — исключительно служебная документация.

— Как, и вот это? — его палец нацелился на звено от кандалов брата Тарпа.

— Это мне подарили, брат, — отрезал я. — Чем могу помочь?

— Ты мне не ответил, брат. Что это?

Я взял со стола металлическое кольцо и сунул ему под нос; в косых лучах солнца, падавших из окна, смазанный металл удивительно напоминал кожу.

— Желаешь изучить, брат? Это звено цепи от кандалов, которые девятнадцать лет носил в бытность свою каторжником один из наших братьев.

— Черт, только не это! — Рестрам отшатнулся. — То есть спасибо, не надо. А если по существу, брат, то тебе, я так думаю, не стоит держать на виду такие вещи.

— Ты так думаешь, — протянул я. — И почему же?

— Да потому, что в нашей среде неуместно драматизировать различия.

— Я ничего не драматизирую, это моя личная вещь — я просто положил ее на стол.

— Но люди могут увидеть!

— Твоя правда, — ответил я. — Но я считаю, этот предмет вполне уместно напоминает нам всем, против чего выступает наше движение.

— Нет, любезный! — Он замотал головой. — Нет, любезный! Для Братства это было бы хуже всего: нашим ребятам нужно напоминать о том, что нас объединяет. Такова основополагающая идея Братства. Мы не муссируем тему различий. В Братстве мы все — братья.

Меня это насмешило. Рестрама явно тревожило нечто более глубинное, чем необходимость забыть о различиях. Во взгляде у него мелькнул страх.

— Никогда не рассматривал Братство под этим углом зрения, — сказал я, держа металлическое звено от кандалов двумя пальцами.