Невидимый человек

— А тебе бы не помешало, — отозвался он. — От нас требуется самодисциплина. Необходимо искоренять все, что не идет на пользу Братству. Представь, у нас есть враги. Я лично слежу за каждым своим словом и жестом, чтобы только не навредить Братству… наше движение прекрасно, брат, и мы должны его беречь. Мы должны следить за собой, брат. Понимаешь? Членство в нашей организации, согласись, — это большая честь. Мы склонны об этом забывать: часто говорим, не подумав, и только множим недоразумения.

Откуда такая запальчивость, думал я, и как это соотносится со мной? Не он ли сам накропал то письмецо? Отложив металлическое звено, я вытянул из-под кипы бумаг анонимное послание и, держа за уголок, поднял так, чтобы в косых лучах солнца стали видны на просвет скачущие буквы и неровные строки. А сам не сводил глаз с Рестрама. Тот облокотился на стол и взглянул на листок, но не проявил никаких признаков узнавания. Я отбросил листок прямо на металлическое звено — не столько с облегчением, сколько с досадой.

— Строго между нами, брат, А ЗДЕСЬ? — начал Рестрам. — Но среди нас затесались те, кому чужды идеи Братства.

— Неужели?

— Черт возьми, а ты будто не знаешь! Они лишь используют Братство в своих корыстных целях. Кое-кто в лицо называет тебя братом, но стоит тебе отвернуться — и ты уже черномазый сукин сын. Будь начеку!

— Но я действительно таких не знаю, брат.

— Скоро узнаешь. Здесь многие исходят ядом. Одни по доброй воле тебе бы руки не подали, другие вообще не желают тебя лицезреть, а приходится, черт побери, коль скоро они — члены братства.

Я смотрел на него в упор. Мне даже в голову не приходило, что Братство заставляет кого бы то ни было жать мне руку, но, похоже, к удовольствию Рестрама, именно так и обстояло дело; до чего же гнусно и мерзко.

Внезапно он хохотнул.

— Да, черт подери, приходится! Я лично им такого не спускаю. Хочешь зваться братом, так веди себя по-братски! Но я, знаешь ли, объективен, — продолжал он с выражением праведного гнева. — Я объективен. И что ни день, задаю себе один и тот же вопрос: «Что в твоем поведении могло навредить Братству?», а когда вижу за собой предосудительные черты или поступки, я вырываю их с корнем, прижигаю каленым железом, как место укуса бешеной собаки. Братство — это непрерывный труд. Сюда надо приходить с чистым сердцем, усмирять тело и разум. Ты меня понимаешь, брат?

— Думаю, да, — ответил я. — Некоторые аналогичным образом рассуждают о вере.

— О вере? — Рестрам поморгал. — Простые ребята, вроде нас с тобой, недоверчивы. Мы настолько порочны, что некоторым сложно поверить даже в Братство. А иные еще и мстительны! Вот о чем я толкую. Вот от чего нужно избавляться! Нам необходимо научиться доверять другим братьям. В конечном счете именно у них зародилась идея создания Братства. Именно они протянули руку нам, чернокожим, и назвали нас братьями. Разве не так? Ну разве я ошибаюсь? Разве не они помогли нам с организацией, борьбой, всем прочим? А раз так, то мы должны помнить об этом каждый день, каждый час. Братство. Это слово надлежит постоянно держать перед глазами. Что ж, теперь могу объяснить, зачем ты мне понадобился, брат.

Он отодвинулся назад, сложив на коленях свои мощные ручищи.

— Хотелось бы обсудить с тобой один план.

— Слушаю, брат, — отозвался я.

— Дело заключается в следующем. Думаю, нам пора заявить о себе. Для этого потребуются соответствующие транспаранты и прочее. Это особенно важно для нас, чернокожих братьев.

— Понимаю. — Идея меня заинтересовала. — А в чем важность этого плана?

— Естественно, в том, что он пойдет на пользу Братству, вот в чем. Для начала вспомни: когда наши люди отправляются на праздник, на похороны, на танцы, куда угодно, они всегда несут с собой какие-нибудь флажки и баннеры, даже если в них нет никакого смысла. Это, так сказать, прибавляет мероприятию значимости. Прохожие непременно остановятся, поглазеют, послушают. «А что тут происходит?» Но мы-то с тобой знаем: полноценного знамени у них нет, разве что — предположительно — у Раса-Увещевателя, да и то лишь потому, что мнит себя эфиопом либо африканцем. Но ни у кого из нас нет своего настоящего знамени, а те, под которыми мы выходим на улицы, не совсем наши. Нашему народу требуется знамя, которое будет принадлежать в первую голову ему. Понимаешь?

— Кажется, да, — уклончиво ответил я, поскольку всегда чувствовал некую отчужденность, глядя на государственный флаг. До вступления в Братство этот флаг служил мне напоминанием, что моей звезды на нем пока нет…

— Наверняка понимаешь, — сказал брат Рестрам. — Все хотят иметь свой флаг. Нам нужно обзавестись флагом Братства, а еще нам нужен какой-нибудь отличительный знак, который крепится к одежде.

— Отличительный знак?

— Ну да, значок — фигурный или круглый.

— Ты, наверно, имеешь в виду эмблему?

— Точно! И чтобы ее удобно было носить — на булавке или как-нибудь иначе. Чтобы брат всегда мог распознать брата. Чтобы не повторилась история, подобная той, что произошла с братом Тодом Клифтоном…

— А что случилось?

Он откинулся назад.