Со смешанным чувством облегчения и тревоги я повесил трубку. Меня не покидало ощущение, что мне в самом деле устроили проверку, которую я не выдержал. Всю следующую неделю эти события не шли у меня из головы, но в итоге я еще больше запутался и решительно не понимал своего положения. Никаких перемен в своих отношениях с братом Джеком и остальными я не заметил. А если бы и заметил, то все равно не смог бы определить, с чем это связано — возможно, что с прежними обвинениями в мой адрес. Я угодил в ловушку и уже не видел различий между виной и невиновностью: они слились воедино. Постоянное нервное напряжение, застывшие черты лица и уклончивый взгляд сделали меня похожим на брата Джека и других лидеров Братства. Потом у меня накопились неотложные дела по работе, я слегка утратил бдительность и решил занять выжидательную позицию. Наперекор чувству вины и постоянным сомнениям учился забывать, что собой представляю: одинокий, кругом виноватый чернокожий брат; выбросив это из головы, я уже с гордо поднятой головой шел на встречи с белыми, улыбаться старался сдержанно, а не от уха до уха и смело протягивал руку для первого дружеского рукопожатия. Все это я проделывал с необходимой смесью высокомерия и застенчивости, которая устраивала всех. Меня поглотила лекционная деятельность: я утверждал и отстаивал права женщин и в то же время тактично обходился с толпами юных поклонниц, не путая идеологию с физиологией, но это давалось мне с трудом, поскольку многие сестры между собой решили (и ожидали от меня аналогичного мнения), что идеология — это не более чем прозрачное прикрытие для настоящей жизни.
Я заметил, что перед моими выступлениями в центральном округе многие слушательницы настраиваются на нечто такое, чему даже нет названия. Это я понимал без слов, на интуитивном уровне, вне зависимости от темы лекции. Стоило мне занять свое место на подиуме, как у них наступала этакая разрядка, но не в виде смеха, не в виде выплеска простых, вполне стабильных эмоций. Причина от меня ускользала. И всякий раз я чувствовал себя виноватым. Однажды в середине лекции, вглядевшись в море лиц, я подумал: «А вдруг они знают? Не здесь ли собака зарыта?» — тем самым едва не сорвав лекцию. Но в одном я не сомневался: ко мне эти девушки относились не так, как к другим чернокожим братьям, которые столь часто развлекали женскую аудиторию всякими байками, что слушательницы начинали смеяться, не давая такому лектору и рта раскрыть. Нет, загвоздка была в другом. Видимо, у моих слушательниц сформировались особые ожидания, настроения, надежды: как будто они хотели видеть во мне не просто докладчика или комика. Моему пониманию это было недоступно. Я разыгрывал перед ними пантомиму, которая была красноречивее самых выразительных слов. Я участвовал в игре, но разгадка ее мне не давалась, как не давалась разгадка тайны того субъекта в тускло освещенном коридоре. Через некоторое время я предположил, что наиболее вероятная причина — голос. Твой голос вкупе с их желанием увидеть в тебе живое доказательство их веры в Братство; в какой-то момент я решил больше не терзать себя этими догадками и махнул на них рукой.
И вот однажды вечером, когда я заснул над конспектами нового цикла лекций, меня разбудил телефонный звонок: мне надлежало явиться на экстренное совещание в штаб-квартиру Братства, куда я отправился с содроганием. Одно из двух, размышлял я: либо опять вытащат на свет те обвинения, либо пришьют связь с той женщиной. Нет, надо же: угодить в ловушку, расставленную женщиной! Что я им скажу; мол, да, человек слаб, а она была чертовски соблазнительна? И как это соотносится с обязательствами по укреплению Братства?
Пинками я выгнал себя из дома и, конечно, опоздал. В зале стояла невыносимая духота: три крошечных вентилятора натужно гоняли плотный воздух, а братья сидели с закатанными рукавами вокруг исцарапанного стола, на котором стоял кувшин с ледяной водой, поблескивающий бусинками влаги.
— Братья, простите за опоздание, — извинился я. — Меня задержало неотложное дело: я вносил последние правки в текст завтрашней лекции.
— В таком случае мог бы не напрягаться и сэкономил бы время членам комитета, — высказался брат Джек.
— Не понял. — Меня почему-то затрясло.
— Он хочет сказать, что ты можешь больше не беспокоиться на тему женского вопроса. Это поручение с тебя снимается, — объяснил брат Тобитт.
Я уж было набрал полную грудь воздуха для достойного ответа, но меня опередил брат Джек и сразу огорошил вопросом:
— Что произошло с братом Тодом Клифтоном?
— С братом Клифтоном?.. Вообще-то я его с месяц не видел. Я был слишком занят на новом участке? А что случилось?
— Он
— И давно вы узнали о его исчезновении?
Брат Джек постучал по столу молоточком.