Читаем Невидимый человек полностью

— Мы с самого начала сделали на нее ставку. У нас лучшие в мире белила, и плевать, кто и что там говорит. Она настолько белая, что можно окунуть в нее кусок угля, достать, и потом попробуй докажи, не раскалывая, что внутри он на самом деле черный!

В его глазах сверкнула полная убежденность в собственной правоте, и мне пришлось опустить голову, чтобы спрятать улыбку.

— Заметил символ на заводской крыше?

— Его попробуй не заметь, — ответил я.

— Прочел наш слоган?

— Не помню, я спешил.

— Веришь, нет — это ведь я подсказал Старику слоган. «Белая оптическая — всегда магическая», — процитировал он, подняв палец вверх, как проповедник над Священным Писанием. — Мне за это премию дали — триста долларов. Эти новомодные рекламщики нынче тужатся что-нибудь высосать из пальца и про другие цвета тоже, радугу приплетают и прочее, но помяни мое слово: у них ничего толкового не выйдет.

— «Белая оптическая — всегда магическая», — повторил я и снова едва сдержал смех, вспомнив поговорку из детства: — «Белый всегда прав».

— Все так, — ответил мистер Брокуэй. — Есть и еще одна причина, почему Старик никому не позволит со мной тягаться и собачиться. Он знает то, о чем большинство юнцов и не слыхали; он знает, что наша краска так хороша потому, что Люциус Брокуэй кипятит масла и смолы еще до того, как они покидают резервуары.

Он ядовито рассмеялся.

— Юнцы как рассуждают: коли здесь есть машины, то они все и делают. С ума посходили! Тут вообще бы ничего не работало, кабы не мои черные руки! Машины что, они просто стряпают, а потеть приходится моим рукам. Да, сэр! Здесь всем заправляет Люциус Брокуэй! Без моих рук и пота все пропадет! Давай-ка перекусим…

— А как же датчики, сэр? — спросил я, глядя, как он достает термос с полки у одной из печей.

— Да мы поблизости сядем, увидим, если что. Не волнуйся.

— Но мой обед в раздевалке остался, в первом корпусе.

— Так сходи, там и перекусишь. Здесь, внизу, от работы отвлекаться нельзя. На еду тебе должно хватать пятнадцати минут, затем по моей команде приступаешь к работе.


Открыв дверь, я подумал, что совершил ошибку. Мужчины в забрызганных краской шапочках и комбинезонах сидели на скамейках и слушали худого, как туберкулезник, пожилого дядьку, который говорил гнусавым голосом. Все повернулись в мою сторону, и, когда я прошел дальше, тот обратился ко мне: «Места всем хватит. Присаживайся, брат…»

Брат? К такому я еще не привык, хотя провел на Севере уже не одну неделю.

— Мне в раздевалку надо, — пробормотал я.

— Ты пришел по адресу, брат. Тебе разве не сообщили про собрание?

— Про собрание? Нет, сэр, не сообщили.

Председатель нахмурил брови.

— Видите? Руководство не очень-то с нами сотрудничает, — сказал он собравшимся. — Брат, кто твой бригадир?

— Мистер Брокуэй, сэр, — ответил я.

Почему-то собравшиеся начали чесать ноги и тихо ругаться. Я огляделся. Что было не так? Им не понравилось слово «мистер»? Но почему?

— Успокойтесь, братья, — воззвал к ним председатель, перегнувшись через стол и приложив ладонь к уху. — Как ты сказал, брат, кто твой бригадир?

— Люциус Брокуэй, сэр, — сказал я уже без «мистера».

Но это, казалось, только усугубило ситуацию.

— Вышвырните этого отсюда к чертовой матери, — закричали собравшиеся.

Я развернулся. Группа рабочих в торце опрокинула скамейку и скандировала: «Гони его! Гони его!»

Я попятился в коридор, но услышал, как невысокий мужчина ударил по столу, требуя порядка.

— Братья! Дайте вашему брату шанс…

— Да он же поганый стукач. На лбу написано: стукач!

Грубое слово меня резануло, как в свое время на Юге — «нигер», брошенное злобным белым.

— Братья, прошу вас!

Председатель отчаянно жестикулировал, я же потянулся к двери позади себя и, внезапно коснувшись чьей-то руки, почувствовал, как она резко отдернулась. Я остановился.

— Кто подослал сюда этого стукача, брат-председатель? Узнай у него, — потребовал кто-то.

— Нет, стойте, — сказал председатель. — Не перегибайте палку…

— Спроси его, брат-председатель! — закричал еще один рабочий.

— Хорошо, только не спешите клеймить человека, пока ничего о нем не знаете.

Председатель повернулся ко мне.

— Как ты здесь оказался, брат?

Все обратились в слух.

— У меня обед в шкафчике остался, — ответил я, едва ворочая пересохшим языком.

— Тебя не подослали на собрание?

— Нет, сэр, о собрании я даже не знал.

— Врет как козу дерет. Стукачи вечно ничего не знают!

— Да вышвырните уже этого паразита!

— Постойте, — сказал я.

Угрозы стали громче.

— Уважение к председателю! — возопил председатель. — Мы — демократический союз и должны следовать демократическим…

— Прекращай, вытолкайте этого гада!

— …процедурам. Наша цель — дружба со всеми рабочими. Со всеми. Только так мы сможем усилить наш профсоюз. А теперь дадим слово нашему брату. Больше никаких выкриков с места!

Меня прошиб холодный пот, а зрение необычайно обострилось, и я увидел злобу в каждом лице.

— Когда тебя взяли на работу, друг? — услышал я.

— Сегодня утром.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Классическая проза ХX века / Историческая проза