В конце июня министр иностранных дел лорд Галифакс сформулировал официальные направления внешней политики, выступая на ежегодном ужине в Королевском Институте международных отношений: «Британская политика преследует две основные цели. Первая — это намерение сопротивляться силе. Вторая — признание нашего желания продолжить конструктивную работу по созданию мирной обстановки. Если мы могли бы однажды быть удовлетворены тем, что намерения других совпали с нашими собственными, все, чего мы действительно хотели бы тогда — это мирные решения, которые, я говорю здесь весьма определенно, мы могли обсудить, равно как и проблемы, которые сегодня вызывают мировое беспокойство. В такой новой атмосфере мы могли бы исследовать колониальную проблему, проблему сырья, торговых барьеров, проблемы жизненного пространства, ограничения вооружений и любую другую проблему, которая затрагивает жизни всех европейских граждан. Но это не то положение, в котором мы находимся сегодня. Воинственная угроза подрывает мир, и наша очередная задача — и здесь я заканчиваю тем же, с чего и начинал, — сопротивляться агрессии»[507]
. В Форин Оффисе в это время строилось новенькое элитное бомбоубежище на случай воздушных налетов.Чемберлен находил себе слабое утешение в том, что из семнадцати тысяч молодых новобранцев только двадцать семь оказались непригодны к службе, — значит, его социальные реформы все же работали, и лейбористы теперь не могли затевать разговоры о недоедании и голодающих низших слоях общества. Безработица снизилась до рекордных показателей за последние десять лет. Фундамент социальной реорганизации всей жизни британского общества, который был заложен Невиллом Чемберленом много лет назад, был прочен. Но какое в этом возможно найти утешение, когда война способна уничтожить любой фундамент до кирпичика.
На немецком направлении продолжал работать посол Гендерсон, понимая, какая огромная ответственность лежит на нем и изо всех сил стараясь сделать хотя бы что-то для нормализации англо-германских отношений. Но Гитлер и слышать не хотел об этом, заявляя, что пока Британия продолжает переговоры с Советским Союзом, никаких переговоров с Лондоном у него быть не может. Гендерсон, ведя эту партию, предпочитал тайно договариваться о возможных соглашениях с СССР, тогда как советская пресса регулярно публиковала все документы об англо-франко-советских переговорах, лишая их какой-либо даже необходимой секретности.
Невилл Чемберлен трезво отдавал себе отчет в том, что в скором времени ждет всю Европу: «На самом деле, я не слишком сомневаюсь в том, что Гитлер хорошо осведомлен о серьезности наших намерений. Единственный вопрос, на который он не может уверенно ответить, состоит в том, хотим ли мы напасть, как только станем достаточно сильны. Если бы он думал, что мы сделаем это, он, естественно, утверждал бы, что ему нужна война сейчас, когда он готов к ней, а не ожидание, пока к ней подготовимся мы. Но различными способами я пытаюсь донести до него правду. Данциг, конечно, в настоящее время опасное пятно на карте. Я ясно сказал Муссо, что если Гитлер попытается получить его силой, это будет означать начало европейской войны, за которую он будет ответствен. Если поляки позволят согласиться, чтобы Данциг перешел в рейх, я приложу все усилия, чтобы получить мирное согласованное решение. Но все это недостаточно хорошо. Все это мы попробовали в Мюнхене, но Гитлер уничтожил договоренности, когда ему стало это выгодно. Я сомневаюсь, есть ли в настоящее время реальное решение за исключением войны, но если у диктаторов была бы хоть капелька терпения, я могу предположить, что такой путь мог быть найден. Он бы удовлетворял и немецкие требования и сохранял независимость Польши, ее экономическую безопасность. <…> Я довольно устал от бесконечных личных нападок на меня»[508]
.