Невилл Чемберлен

Чемберлен продолжал искать возможности избежать войны. Он вновь с личными письмами обращался к Муссолини, предлагая ему стать посредником между Лондоном и Берлином и уговорить Гитлера на двенадцатимесячную отсрочку проблемы Данцига. За это время возможно было бы что-то придумать и изобрести. В июле 1939 года в Британию приехал Гельмут Вольтат, доверенное лицо маршала Геринга, переговоры с ним проводил сэр Хорас Уилсон. В ходе их возникла идея некоего оборонительного союза сроком на 25 лет, но, к сожалению, об этом разговоре стало известно прессе, что Чемберлена привело в ярость. Сами переговоры, казалось, он оценивал положительно, сестре он написал так: «Одна вещь, я думаю, ясна, Гитлер пришел к заключению, что мы говорим серьезно и что для главной войны время еще не настало. Он повторяет и мои ожидания. В отличие от некоторых моих критиков, я иду еще дальше и говорю, что чем дальше война отодвигается, тем менее вероятно, что она состоится вообще. В это время мы идем к совершенствованию нашей обороны и наращиванию оборонных мощностей наших союзников. Именно это Уинстон и К° никогда, кажется, не понимали. Нам не нужна захватническая армия, достаточная, чтобы одерживать сокрушительные победы. Все, чего мы хотим, это силы обороны, достаточно мощные, чтобы лишить возможности другую сторону победить кроме как такой ценой, которую они заплатить бы не смогли. Именно это мы делаем, и когда немцы сообразят это… <…> тогда мы сможем говорить. Но время для такого разговора еще не пришло»[509]. В этом было коренное отличие Чемберлена и от Гитлера, и от Черчилля, и от всех остальных, так страстно жаждущих завоеваний: никаких наступательных и захватнических действий армия Британской империи не должна была вести. Именно тогда премьер-министром уже была сформулирована его позиция, которая после выльется в так называемую «странную войну».

Нападать на Германию он совершенно не собирался, его душа не жаждала победного въезда в Берлин на танках, военных парадов на завоеванных территориях и прочих людоедских демонстраций. Задачей Чемберлена было максимально осложнить любую попытку завоевания его Империи и в принципе создать такие оборонительные силы, с которыми любой противник предпочел бы не связываться. И определенных успехов в этом он достиг. Если в 1938 году Британия произвела три тысячи самолетов, то в 1939-м — уже восемь. Тоннаж военно-морского флота значительно превышал великие дни 1912–1914 годов, в пять раз увеличилось производство оружия, а воинская повинность увеличила число территориальных войск в десятки раз. Всего этого удалось добиться только упорством премьер-министра, который вынужден был выслушивать в палате общин от лейбористов, регулярно подвергающих обструкции его военные программы, то, какой он «поджигатель войны» и «головорез».

Диктаторам не нужно было отчитываться перед своими министрами и парламентами за каждый пенни, потраченный на армию. Невилл Чемберлен сражался за мир со всеми, включая даже близких друзей и коллег, и неудивительно, что периодически он чувствовал себя одиноким. Опереться ему было не на кого, не говоря уже о том, чтобы переложить на кого-то решающую ответственность. Единственный, кто всегда его поддерживал и безукоризненно выполнял любые поручения, был сэр Хорас Уилсон, его верный «Горацио». Ждать того же от Галифакса или Идена, несмотря на то, что их личные отношения теперь были весьма дружескими и теплыми, не приходилось.

Оппозиция, в том числе и внутрипартийная, регулярно доставляла Чемберлену хлопоты. Почуяв близкую развязку, Уинстон Черчилль, заручившийся поддержкой лейбориста Гринвуда, с которым они всегда могли найти общий язык за стаканом бренди, так как оба любили крепко выпить, решил собрать палату общин, хотя летом она традиционно находилась на каникулах. «Уинстон и его группа готовят заговор, чтобы созвать Государственный совет, который должен нести ответственность за созыв парламента, — писал Чемберлен сестре. — Бесполезно продолжать говорить, что этот и подобные планы нацелены не на премьера. Они просто означают, что поскольку премьер-министру нельзя доверять, оппозиция или открыто или скрыто должна вырвать политику из его рук. Но они едва ли могут ожидать, что я признаю, будто их поддерживает еще кто-либо в стране кроме их немногих приверженцев»[510].

«Партия войны» жаждала крови и была в ужасе от того, что Чемберлен может подготовить им «новый Мюнхен», проткнув своим знаменитым зонтиком все их надежды. Но пока он проткнул оппозицию, сокрушительно разбив ее на состоявшихся дебатах и провалив ее вотум недоверия правительству, за что был награжден выкриками «ловкий плут!».