Невилл Чемберлен

К концу августа участились нападения «пиратских» кораблей на торговые суда в Средиземноморье. Беспокоило это не только Британию, но и Францию, которая и предложила провести конференцию в сентябре, чтобы призвать к ответственности за эти пиратские нападения Италию. Эти обвинения не воодушевляли Муссолини, которого французы поначалу даже отказывались приглашать, но после все-таки приглашение отправили. Окончательно же дуче разъярила нота советского правительства, которое также записывало на итальянский счет недавнее нападение на два их судна и требовало компенсации за причиненный ущерб. Муссолини немедленно ответил на подобное отказом принимать участие в конференции вообще. Конференция проводилась 12–14 сентября 1937 года. Чемберлен, наблюдавший за ходом конференции из Лондона, так описывал ее сестре: «Мы имели большой успех в Нионе. <…> Энтони, я уверен, приложит все усилия, чтобы сохранять Италию спокойной, хотя он действительно никогда не верил в искренность Муссо. Но итальянцы были теперь столь трудными, насколько они максимально могут быть. В данный момент я не знаю, как мы можем улучшить ситуацию»[339]. Однако Иден особенных усилий для налаживания отношений с итальянской стороной прилагать не спешил. Еще в начале Нионской конференции Чемберлен писал: «Я не слишком доволен Ф. О., у них, кажется мне, нет ни воображения, ни храбрости. Я должен сказать, что Э. И. (Энтони Иден. — М. Д.) очень хорошо принимает мои предложения, не ворчит, но это быстро заканчивается, когда он начинает обсуждать их снова и снова и иногда даже переписывает их для отправки. Я очень боюсь, что мы позволим англо-итальянским отношениям снизиться до того уровня, на каком они находились прежде, чем я вмешался. Ф. О. рассматривает Муссо только как своего рода Макиавелли, надевающего лживую маску дружбы, чтобы использовать ее для дальнейших низких устремлений. Если мы будем рассматривать его так, то мы с ним никогда ни до чего не доберемся. И мы должны будем заплатить за наше недоверие ужасающе дорогостоящей защитой (имеется в виду увеличение расходов на региональный флот. — М. Д.) к Средиземноморье»[340].

Соглашение по урегулированию ситуации в Средиземном море было подписано без согласия Муссолини 14 сентября 1937 года, тем не менее позже Италия смягчилась и приняла участие в создании так называемых «антипиратских» патрулей. Дуче все еще лелеял мечту о признании его абиссинских завоеваний. Тем временем Иден уже был в Женеве на очередном заседании Лиги Наций, где сделал все, чтобы это признание не состоялось. Хотя и нельзя сказать, что ему это стоило больших усилий. 16 сентября 1937 года он торжественно телеграфировал в Лондон о том, что, возможно, синьор Муссолини будет пытаться получить поддержку в Берлине.

Но Муссолини все еще надеялся на сближение с западными демократиями. 22 сентября Италия пообещала французскому министру иностранных дел Дельбосу пресечь поток добровольцев в Испанию, но Иден уже в начале октября увидел, что обещание это нарушается с завидной периодичностью. В октябре итальянский министр иностранных дел Чиано и лично, и через Гранди зондировал почву для возможных даже не переговоров, а разговоров. Но глава Форин Оффиса предлагал ему встречу в Брюсселе в формате Лиги Наций, который был невозможен для Италии ввиду стойкого неприятия Лигой ее абиссинских завоеваний.

В ноябре в Лондон приехали французы, чтобы договариваться о том, что делать с итальянским вопросом. Под их нажимом Чемберлен согласился, что признание Абиссинии де-юре может быть возможно только при полном согласии Лиги Наций. Этот ответ передали Чиано и Муссолини, которые были совершенно обескуражены. Итальянское общественное мнение, во всяком случае по их заявлениям, очень сильно зависело от этого признания, поэтому они так стремились его получить. Муссолини обрушивал гнев на «блеющие демократические страны», Иден обвинял итальянскую прессу в антибританской пропаганде. Этот вопрос волновал его более остальных, так как на тот момент «медийные» войны велись куда кровавее настоящих. Иден жестко ответил на эту речь Муссолини в британском парламенте, чем окончательно разбил надежды на какое-либо изменение в англо-итальянских отношениях. «Речь Энтони в п. о. (палате общин. — М. Д.) была большим личным триумфом для него, но содержала некоторые неудачные подходы, с моей точки зрения, и снова демонстрирует особенность сознания Ф. О., которую я часто замечал прежде. Они никогда не могут удержать в уме главные объекты внешней политики, в итоге создают преграды для себя же, пытаясь дать умные ответы на некоторые провокационные иностранные заявления. Муссолини был больше, чем обычно, высокомерен с его наступательными замечаниями о блеяниях демократических государств и его возмутительным намеком на колонии. Но Энтони ни за что не должен был поддаваться этим провокациям и возражать так, чтобы толкнуть Германию и Италию на сближение, когда наша политика, абсолютно очевидно, должна пытаться разделить их»[341].