Невилл Чемберлен

Парадоксально, что тот же Иден или Галифакс, не говоря уже о Черчилле, которые сами воевали и видели все ужасы, которая несет война, так или иначе, но готовы были «если надо, повторить» весь тот кошмар, а невоевавшие Гендерсон и Чемберлен были категорически не готовы к подобному. Они жертвовали своими жизнями, но не спешили жертвовать чужими. Видевший бомбардировки и Бирмингема, и Лондона еще в Первую мировую войну, Чемберлен прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько вторая может быть страшнее, учитывая стремительное развитие технического прогресса. Ему доставало воображения представить весь ее возможный ужас. «Войной ничего не выиграть, она ничего не вылечивает, ничего не заканчивает… <…> когда я думаю… <…> о 7 миллионах молодых людей, которые погибли, едва начав их жизни, и о 13 миллионах тех, кто был искалечен, об исковерканных судьбах матерей и отцов, я вижу, что в войне не бывает победителей, все — только проигравшие»[355].

Гендерсон уехал в Германию 29 апреля 1937 года. Он пытался, как они и наметили с Чемберленом, войти в контакт с руководством Третьего рейха и доносить до него мысль, что Британская империя ни нацистскому руководству, ни Германии вовсе не враг. Его речи были полны дружелюбия по отношению к немцам, а также пропитаны сентиментальным антивоенным оттенком. Он, например, цитировал песню, популярную в США во времена антивоенной кампании Вудро Вильсона: «Я не воспитывала своего сына, чтоб он был солдатом, я воспитала его, чтоб он был моей гордостью и радостью», рассчитывая на отклик в сердцах немецких женщин. Эту часть речи немецкие газеты вырезали, так как она не отвечала общей направленности. В Британии это, безусловно, вызывало достаточно критики, пресса называла Гендерсона «нашим нацистским послом в Берлине». Берлин же поначалу мало отвечал ему взаимностью и встречал посла весьма холодно.

Гендерсон по приказу Чемберлена пригласил в Лондон в июне 1937 года фон Нейрата, на тот момент возглавлявшего Вильгельмштрассе (рейхсминистерство иностранных дел), который поначалу приглашение принял, но после вынужден был отказаться от поездки. Чемберлен на этот визит рассчитывал, намереваясь лично с министром обсудить все волнующие вопросы, но обстоятельства сложились иначе: «Тем временем Нейрат, кажется, не собирается сюда этим летом, но я не оставлю надежду на встречу с ним позже. Если бы только мы могли найти условия для договоренностей с немцами, я бы не заботился об этих условиях для Муссо»[356].

Хотя в принципе условия на тот момент были практически ясны — первое и главное: безопасность немцев, проживающих вне рейха, а отсюда вопрос в первую очередь с Австрией, после с Судетской областью Чехословакии, польским Данцигом и литовским Мемелем. Но появилось и новое — Германия заявляла свои права на возможность иметь колонии. И хотя Геринг напрямую говорил Гендерсону в октябре 1937 года, что вопрос этот не имеет решающего значения, а Гитлер повторял то же самое уже в марте 1938-го, именно колониальный вопрос вовсю разыгрывался и германской, и британской прессой.

Мысль о том, чтобы «сесть за стол переговоров с Гитлером с карандашом в руках, чтобы рассмотреть все его претензии», премьер-министр Чемберлен объяснял даже советскому послу Майскому[357]. Почему премьер-министр не должен был видеть в рейхе полноценного международного партнера? Ужасы нацизма, которыми пугала всех британская пресса, мало чем отличались, например, от той же Абиссинии, в которой до завоевания ее Италией было даже узаконено рабство. Тем не менее Абиссиния была членом Лиги Наций и с ней также сотрудничали. Точно так же сотрудничали и с СССР, несмотря на всю антисоветскую пропаганду и идеологическое противостояние.

В сентябре 1937 года посол Гендерсон был на партийном съезде в Нюрнберге, где вновь поднял вопрос о том, что приглашение фон Нейрата в Лондон остается открытым и что британское правительство с удовольствием приняло бы его. Ему вновь было отказано, в частности, по причине антинацистской пропаганды в британской прессе, которая выводила из себя лично Адольфа Гитлера. Из всех нацистских руководителей только Герман Геринг, казалось, отвечал послу взаимной симпатией, а не холодностью.

Геринг же и выдвинул два основных условия, на которых мир с Германией мог бы быть достигнут. Первое — Германия признавала высшее положение Великобритании за границей и обязалась бы передавать все свои ресурсы в распоряжение Британской империи в случае необходимости. Второе — Великобритания признавала преобладающее континентальное положение Германии в Европе и обязалась бы не делать ничего, чтобы препятствовать ее законному расширению. Это было теорией развязанных рук для Германии в Центральной и Восточной Европе[358]. План Геринга был до крайности смел, естественно, посол не имел полномочий давать согласие на подобное. И тут, наконец, подвернулся случай, чтобы личные контакты с нацистскими руководителями установил лорд Галифакс, по давней задумке Чемберлена.