Невилл Чемберлен

В тот же самый момент весьма своеобразно сделать это, то есть восстановить европейский мир, пытался лорд Галифакс, который вечером 19 ноября 1937 года добрался до резиденции Адольфа Гитлера. «Снег лежал на земле, но дорожка и крутые ступени к дому были подметены. Когда я выглянул из окна автомобиля, на уровне глаз я увидел посреди этого подметенного пути пару ног в черных брюках, оканчивающихся лакированными ботинками. Я предположил, что это лакей, который спустился, чтобы помочь мне выйти из автомобиля, но почему-то не торопился вытащить меня, когда я услышал фон Нейрата или кого-то еще, хрипло шептавшего мне на ухо: «Der Fuhrer, der Fuhrer»; тогда меня осенило, что ноги принадлежали не лакею, а Гитлеру. И выше брюки переходили в пиджак цвета хаки с повязкой свастики. Он вежливо приветствовал меня и провел к дому»[364]. По дороге Галифакс, естественно, рассказал фюреру, как ошибся, приняв его за нерасторопного лакея, весело и дружелюбно смеясь. Фюрер ограничился кислой улыбкой в ответ на это, многообещающее начало встречи было положено.

Собственно, в таком же комичном ракурсе она и проходила далее. Галифакс, как бывший вице-король Индии, жаловался на Ганди, Гитлер без тени усмешки советовал расстрелять того, а заодно и нескольких членов ИНК[365]. Фюрер жаловался на демократические страны, так как любые усилия по достижению понимания между ними и рейхом их парламенты и пресса могут сделать невозможными. Галифакс в ответ на это сказал, что зря тогда тащился в такую даль, так как менять политический строй Британская империя точно не намерена. Отбросив шутливые темы, они все-таки смогли прийти к кое-какому результату. Общими тезисами было то, что Германии от Британской империи нужны колонии, разговор о которых мог быть отложен на долгосрочную перспективу, но в итоге он должен был состояться.

В краткосрочной перспективе Гитлер не видел невозможного для создания «соглашения четырех» (Германии, Италии, Франции и Британии), но в первую очередь его интересовали отказ от «Версальского менталитета» (во всех значениях, в том числе и в пересмотре территориальном) и признание Германии великой державой. Галифакс заявил, что все изменения в Европе должны быть осуществлены «только в ходе мирной эволюции», но возможно, что Гитлер по-своему трактовал это определение. В продолжении всей встречи Галифакса не покидало ощущение (сложившееся не только из-за разных языков и общения через переводчика герра Шмидта), что он говорит с человеком совершенно другой формации. Равно как несколько лет назад он беседовал с Ганди, выпустив его в итоге из тюрьмы, так теперь он разговаривал и с Гитлером — как «с человеком с другой планеты». На следующий день он гостил в Карин-халле у Геринга, с которым нашел общий язык быстрее. Может быть, ввиду куда большей приветливости маршала, может быть, ввиду того, что сам Геринг симпатизировал идее налаживания англо-германских отношений.

А еще через день он завтракал с доктором Геббельсом: «Я ожидал, что он мне сильно не понравится, но стыжусь сказать, это было не так»[366]. Они говорили о прессе; в частности, Геббельс указывал на образцовое поведение германских СМИ в дни отречения короля Эдуарда VIII, в то время как британская пресса не оставляет «бесстыдную моду» нападать на фюрера. Галифакс заявил, что фюрер — фигура спорная, а Эдуард VIII — конституционный монарх. Так или иначе, действительно британская пресса остро ранила Гитлера, но все попытки немцев донести это до сознания англичан оканчивались неудачей. И даже премьер-министр, сам регулярно от британской прессы страдающий, в том числе и от самой лояльной «Таймс», которая, бывало, извинялась перед ним дважды за день за допущенные неточности и искажение информации, ничего не мог бы с нею сделать, если бы захотел. Парадоксально то, что два, мягко говоря, недолюбливающих друг друга человека, практически никогда не сходившиеся во мнении, — посол Гендерсон и Иоахим фон Риббентроп — впоследствии именно британскую прессу винили в ухудшении отношений между их странами[367].