Невилл Чемберлен

12 января 1938 года в Форин Оффис поступили телеграммы от британского посла в Вашингтоне. Содержание их было следующим: президент Рузвельт и Соединенные Штаты, которые хотя и не являлись членом Лиги Наций, но были обеспокоены ситуацией в Европе и тем, что демократические государства теряют свое влияние. С этой целью Рузвельт предлагал свои услуги и услуги своей страны по решению возникших проблем, насколько позволит американское общественное мнение. Что само по себе было странным заявлением, ведь общественное мнение США всегда склонялось в пользу изоляционизма, и сам Рузвельт неоднократно подчеркивал то, что никакого вмешательства в европейские дела и тем более войны в своей стране не допустит. В основном речь шла о проекте некоей всемирной конференции, которая ссылалась бы на Версальскую систему, хотя и допускала бы определенные уступки по ней.

Помимо прочего Рузвельт предлагал, чтобы Вашингтон детально информировали о тех переговорах, которые будет вести британское правительство в Европе. Президент Рузвельт писал, что если бы он получил гарантию от премьер-министра не позднее 17 января о «сердечном одобрении и искренней поддержке правительства Его Величества», он тогда предупредил бы правительства Франции, Германии и Италии конфиденциально об общих линиях его плана, сообщив им, что он делает это с согласия Великобритании. Чемберлен находился в Чекерсе, когда это сообщение поступило в Форин Оффис. Иден был срочно вызван из Франции, но смог добраться до Лондона только 16 января. Поспешив в Форин Оффис, он обнаружил, что премьер-министр, не дождавшись его, уже направил свой вежливый отказ американской стороне. Более того, Чемберлен в телеграмме Рузвельту изложил свое четкое видение ситуации и даже краткий план ближайших действий, в частности, упомянул о возможности де-юре признать завоевания Абиссинии.

Самнер Уэллс, представитель президента Рузвельта, ответил, что его как из душа окатило, и очень сожалел, что Рузвельт решил для начала заручиться поддержкой премьер-министра, а не отправил такие предложения всем другим правительствам. Действительно, почему бы президенту Рузвельту было не поступить именно так? Всемирная конференция, конечно, дело хорошее, но недавний пример конференции в Нионе показал, что не все, даже изначально давшие согласие на участие в ней страны, во-первых, на конференцию прибудут; во-вторых, примут ее решения, и если бы основой была Версальская система, Германию можно было вычеркивать сразу. Чемберлен готовился начать переговоры с Италией и рейхом, и подобные предложения Рузвельта могли ему только помешать.

Фактически перед премьер-министром тогда стоял выбор: или сразу самому отказаться от идеи нормализации отношений с европейскими государствами и уповать на очень призрачную возможность урегулирования ситуации с помощью США (которые к тому же жаждали еще и подробностей всех его внутриевропейских переговоров), или разочаровать президента Рузвельта, если тот действительно имел самые возвышенные стремления для поддержания мира, в чем у премьер-министра также были обоснованные сомнения. Чемберлен выбрал второе, что категорически не понравилось Идену, который, отдыхая во Франции, выслушивал от Черчилля и Ллойд Джорджа, что держать равнение надо на Соединенные Штаты. Это, конечно, внесло самый существенный раскол между Чемберленом и его обиженным министром. Действительно, в этот раз премьер не советовался и не обсуждал ситуацию с Иденом, но Рузвельт ждал до 17 января, а Иден прибыл только 16-го, следовательно, времени для обсуждений просто не оставалось. Так или иначе, выбор Чемберленом был сделан.

В результате всего у Идена начала развиваться легкая форма паранойи. И хотя сам он подчеркивал то, что это было фактически первое и единственное серьезное расхождение с премьер-министром, он чувствовал себя обиженным, и обиженным намеренно: «У меня была другая озабоченность. Было трудно избежать заключения, что премьер-министр сознательно отказался информировать меня, ощутив, что я не соглашусь с ним. Только за несколько недель до этого у нас был разговор об англо-американских отношениях, и он хорошо знал, какое значение я придавал им. Чемберлену инициатива Рузвельта казалась наивной и неясной»[378]. Рузвельт тем временем ответил и сам лично, и через Самнера Уэллса, что признание завоевания Абиссинии было бы неверным шагом и что договоренности с Италией на подобной основе — самый настоящий шантаж. Чемберлена подобные рассуждения не останавливали, он и так думал, что время уже почти упущено, но не мог не пытаться что-то делать. Зато такие рассуждения американского президента подхлестнули уверенность в том, что англо-итальянские переговоры — дурная затея министра Идена, который и без того сделал все, чтобы их максимально затянуть.