Невилл Чемберлен

Сам Гендерсон был до крайности удивлен, когда получил в январе от министра иностранных дел письмо с подобным предложением. Он тут же скромно выдвинул предположение о своем несоответствии этой должности, «самой важной во всей дипломатической службе»[348]. Но Иден не считал и что Гендерсон не справится, и что пост в Берлине самый важный. Помимо других обстоятельств, посол Гендерсон, этот утонченный дипломат старой школы, служивший еще в дореволюционной России, был смертельно болен раком горла. И все же он принял эту должность, понимая, что его ждет «особая миссия» по восстановлению отношений с рейхом и сохранению мира. Поэтому в марте 1937 года он плыл в Европу на немецком лайнере, пытаясь наскоро восстановить язык, который когда-то знал, готовясь в Германии на дипломата и разговаривая со своей гувернанткой-немкой в детстве, но на котором не говорил уже 32 года.

Впечатление «особой миссии» усилил в Гендерсоне канцлер Казначейства Чемберлен, который и проводил с ним инструктаж: «Я должен был приложить все усилия, чтобы работать с Гитлером и нацистской партией как существующим правительством Германии. В демократической Англии нацисты с их игнорированием личной свободы и преследованием религии, евреев и профсоюзов были естественно совсем непопулярны. Но они были германской властью, и посла не отправляют за границу, чтобы подвергать критике правительство, которое было избрано этой страной или которому страна подчинялась»[349]. Взгляды Чемберлена и Гендерсона на то, что с рейхом можно и нужно сотрудничать, совпали практически полностью. Чемберлен подчеркнул, что Британия продолжает перевооружение, но что это вовсе не означает возможность для начала новой войны и искать нужно возможности в первую очередь для мирного урегулирования обостряющейся в Европе обстановки.

Противоположной точки зрения придерживался Энтони Иден, который в своих мемуарах горестно вспоминал: «Несколько раз за следующие девять месяцев я должен был предостеречь его (Гендерсона. — М. Д.) от привычки интерпретировать мои инструкции слишком дружественным по отношению к нацистам образом. Лорд Галифакс позже будет иметь такой же опыт, только еще более длительный, нежели терпел я»[350]. И как здесь не вспомнить слова Чемберлена, приведенные в предыдущей главе, о людях, считающих себя пацифистами и делающих шаги, прямо ведущие к войне. Политика сотрудничества с нацистским правительством самим Гендерсоном считалась «инновационной». Он спросил разрешения у Чемберлена ее проводить, и тот свое согласие, безусловно, дал.

Невилл Чемберлен от нацистского руководства был далеко не в восторге. Лично он ни с кем из верхушки рейха знаком пока еще не был, дела он вел только с Риббентропом, которого назвал как-то «вредным занудой»[351], но после даже сдавал ему свой дом на Итон-сквер. О Геринге он слышал любопытную историю, что его «везде сопровождает выглядящий очень злым маленький человечек, который неотступно следует за ним как тень. Когда о нем задали вопрос Герингу, тот ответил: «О, это — очень полезный маленький человечек, если я вижу кого-либо, кого я не люблю, я просто подмигиваю ему и нежелательный человек исчезает». <…> Я не знаю, верить ли этой истории, но нет многих людей, о которых она могла бы быть рассказана»[352]. Более остальных ему не нравился доктор Геббельс, который агрессивно и неизменно вел антибританскую пропаганду. «Это кажется экстраординарным, что такой вульгарный приземленный невеликий ум в состоянии сохранять его высокое положение так долго и что эти зловещие напыщенные взгляды, которые он излагает (в своих речах. — М. Д.), находят горячий отзыв среди немцев»[353].

Но не личные симпатии и антипатии должны формировать международные отношения, Чемберлен об этом помнил, поэтому и искал нормальных, рабочих отношений с рейхом. «Мне кажется, что в эти дни задача государственной деятельности состоит в том, чтобы найти способы и средства побудить правительства отложить их взаимные страхи и подозрения и дать волю стремлению, которое, я верю, является основой каждого из них — жить в мире с соседями и посвятить всю энергию и ресурсы к приближению счастья и процветанию людей»[354], — говорил он в июле 1937 года, выступая в своем родном Бирмингеме.

Было ли все это ошибкой, однозначно сегодня ответить сложно. Бесспорно то, что, несмотря на все достигнутые впоследствии договоренности с Германией, Вторая мировая война все-таки началась. Но стремление к тому, чтобы сохранить мир в Европе, которое демонстрировали такие люди, как Невилл Чемберлен, приходящий в ужас от одной мысли, что «его люди» должны будут погибнуть в этой войне; или сэр Невил Гендерсон, сам смертельно больной, но продолжающий тяжело работать, хотя и его начинало «тошнить от немцев», — все это, безусловно, заслуживает уважения.