Невилл Чемберлен

В ноябре в Берлине проводилась всемирная охотничья выставка. Для британской секции Гендерсон лично выбивал у правительства средства, так как Британия поначалу в ней вовсе не планировала участвовать, но после согласилась. Галифакс получил приглашение принять участие в этом мероприятии в качестве магистра по лисьей охоте, коим он официально и являлся. В Кабинете на тот момент Галифакс имел кресло лорда-председателя; получив приглашение, «Эдвард был очень удивлен и послал приглашение Энтони… <…> выражая желание отнестись к этому с большой серьезностью. Таким образом у него был разговор с Энтони и Ваном (Ванситтартом. — М. Д.), первый сказал, что был бы «весьма счастлив», если бы он поехал, в то время как второй настаивал, что ездить не надо, поскольку, конечно, начались бы щекотливые вопросы. Когда Эдвард сказал мне про все это, я был несколько растерян. Я искал другую возможность, которая будет нам предоставлена. Я назначил встречу с Эдвардом и Энтони, и теперь официально зафиксировано, что Э. поедет в 10-х числах следующего месяца»[359].

Первоначальная растерянность Чемберлена сменилась уверенностью, что работать надо и с этой возможностью. Иден, вопреки расхожему мнению, был в курсе этой поездки с самого начала. Миф о том, что все это происходило за его спиной, активно развивал Уинстон Черчилль[360], тем не менее это было неправдой. Скорее, Иден и Галифакс изначально это обсуждали за спиной премьер-министра Чемберлена. Иден, который, более того, инструктировал и Галифакса, и Гендерсона, прибывшего в Лондон, что надо дать Гитлеру понять — его вмешательство в дела Австрии и Чехословакии будет расценено однозначно отрицательно Британской империей, казалось, тоже особенно этому не противился. Противился этому, и, как выяснилось, делал правильно, уже сам Гитлер. У него было «внедренное отвращение к частным контактам с дипломатами, которым он не доверял как классу»[361]. К тому же он не любил охоту, поэтому выставку посещать не хотел, а соответственно и встречаться с Галифаксом в Берлине тоже. Но все же личный разговор их был необходим, поэтому немцы и британцы условились о том, что лорд Галифакс посетит Бергхоф, резиденцию Гитлера в Берхтесгадене.

Тут запротестовал уже Иден, потому что это превращало частный визит и «случайную» возможную встречу Гитлера и Галифакса в визит официальный с той подоплекой, что Британия ищет встречи с германским канцлером. К тому же все это еще просочилось в прессу, и хотя в официальном заявлении Форин Оффиса было подчеркнуто, что это будет частный визит частного лица, шумиха вокруг предстоящей поездки была немалая. Заволновались французы, но Иден успокоил их, что никакой смены вектора в британской политике ждать не следует, и заверил их в том, что отношения с Францией остаются такими же сердечными. Сам министр иностранных дел простудился и заболел, но в таком состоянии все-таки дошел до Даунинг-стрит, 10, где нашел Чемберлена и Галифакса, обсуждающих сообщения прессы о предстоящем визите. Недовольный тем, что что-то обсуждают без него, Иден стал спорить с премьер-министром, и в итоге тот послал его домой пить аспирин и лечиться.

Спокоен в этой нервозной обстановке оставался только сам непосредственный участник предстоящих переговоров лорд Галифакс: «Я не могу притвориться, что был когда-либо очень жизнерадостен по поводу результата этого приключения. Но, оглядываясь назад, я не думаю, что сделал что-то плохое, и я, конечно, рад был иметь случай увидеть лично такое бесспорное явление, каким был Гитлер»[362]. На выставке в Берлине лорд Галифакс, безусловно, стал главным экспонатом. Возвышаясь над собравшейся толпой приветствовавших его немцев (а Галифакс был очень высокого роста в 6,5 фута или 1,96 метра), он производил приятное впечатление, вселяя надежду на дружбу с Британией. Обедая с четой фон Нейрат, Галифакс вновь пригласил министра иностранных дел посетить Лондон, чтобы перевести переговоры двух правительств на новый уровень. Иными словами, до непосредственной встречи Галифакса и Гитлера все шло очень хорошо. И премьер-министр, оставшийся на острове, также был полон оптимизма. Он встречался с Болдуином, который пребывал на почетном отдыхе: «С. Б. сказал мне в Хетфилде, «это будет замечательно для вас, если вы можете восстановить европейский мир. У меня не хватило энергии, чтобы сделать это за два мои последние года». Я ответил, что будет замечательно, если европейский мир будет обеспечен, и неважно, кто сделает это»[363].