Невинная для грешника

Марк близко настолько, что я ощущаю жар его тела, а в тусклом свете фонаря большие и выразительные глаза кажутся совсем чёрными. Длинные ресницы отбрасывают тень на щёки, кажутся ещё гуще.

Мне приходится задержать дыхание, чтобы никто не догадался, как сильно я взволнована, но терпкий аромат его тела всё равно просачивается в лёгкие, словно через поры.

– Сегодня был необычный вечер, – говорит, стирая что-то невидимое с моей щеки.

Приходится вздохнуть, чтобы ответить и не казаться ошалевшей дурочкой.

– Спасибо тебе, – на коже ощущается тепло пальцев Марка, и это очень необычное ощущение. Волнительное. – Это был действительно самый странный вечер, но мне понравилось.

– Ты честная, – Марк кладёт руки мне на плечи, лениво поглаживая большими пальцами кромку коротких рукавов. – Мне это по вкусу.

Вот бы не растеряться и начать флиртовать: мол, а что ещё во мне тебе нравится, Марк Романович, но все слова куда-то разлетелись.

Знаете, я ведь с несколькими мальчишками за жизнь тесно общалась, целовалась, обнималась, но никогда простое прикосновение так сильно не будоражило.

Бабочки в животе? Кажется, у меня там целая бабочковая ферма! И с каждой секундой их становится всё больше и больше – скоро кровь собой заменят.

Даю себе обещание подумать об этом, когда окажусь в безопасности квартиры, за надёжно запертой дверью. Но сейчас…

Сейчас я очень растеряна, расстроена и взволнована. Сейчас мне хочется… чего? Чего тебе, глупая Марта, хочется?

А Марк – это просто Марк. Настырный и самоуверенный, очаровательно наглый, он обхватывает ладонями моё лицо и, не дав даже возможности возразить, целует.

И тут мне бы признаться, что целоваться я не очень умею и откровенно не люблю, но через секунду этот “забавный” факт теряет смысл.

Потому что с Марком поцелуй – это точно не обмен слюнями и бактериями.

Это что-то, что толкает меня на встречу, заставляет обхватить шею руками, пальцами почувствовать набухшие под кожей вены, упругие мышцы и тонкую ткань футболки.

Вокруг глубокая ночь, лето пахнет ошеломительно: жасмином, фруктами и… Марком. Я растворяюсь в этом моменте, совершенно отключив голову, не задумываясь ни о том, что делаю, ни о последствии поступков.

Марк отрывается от меня нехотя, отпускает медленно, проводит пальцами по щеке, в глаза заглядывает. Его взгляд мутный, в волосы на затылке взъерошены моими пальцами.

Господи ты, боже мой…

– А вот теперь точно до завтра, – сытым котом улыбается Марк, а я разворачиваюсь и задками-задками ухожу к подъезду.

Так, у меня ключи хоть есть? А если есть, почему нащупать их в рюкзаке не могу? Что угодно под пальцы лезет, всё из рук вываливается на дно рюкзака – что угодно, только не ключи.

Кое-как я справляюсь с замком, влетаю в подъезд. За спиной хлопает дверь, я лечу вверх, пока не оказываюсь в квартире.

И только там я до конца осознаю: только что я целовалась с Марком Орловым – самым завидным женихом города.

Вот это да…

Глава 20 Марк

Мать очень неожиданно возвращается на рассвете. Взъерошенная и бледная, она громко отчитывает своего водителя, а бедолага, едва скрывая злость, волочит тяжеленный чемодан в дом. Наверняка, матерится про себя.

Но кому, какое дело до его душевного состояния и раненной гордости, верно? Мать ещё некоторое время стоит на улице, мнёт в руках сигарету и смотрит в одну точку.

Сигарета? Серьёзно? Когда она в последний раз курила?

Я сижу в гостиной, бездумно переключаю каналы, но мать жасминовым ветром разрушает мой комфорт.

Влетает в комнату, даже не переодевшись и не приняв душ, зависает на несколько мгновений у порога, но, не получив от меня реакции, проносится ураганом и садится рядом.

– Сын…

– Твой тон такой серьёзный, будто ты хочешь завещание огласить.

Да-да, неудачная шутка, но других у меня в запасе нет.

– Марк, не начинай, умоляю тебя, – мать шумно выталкивает воздух из лёгких, как-то вся растекается по дивану, теряет на мгновение самообладание и смотрит в экран плазмы. – Что смотришь?

– Ты об этом решила со мной поговорить? – усмехаюсь. – Знаешь, у тебя совсем не получается искренне интересоваться моими делами.

– Почему ты такой злой вырос? – с горечью, в которой мне тоже слышится фальшь.

Она мне кругом чудится, и, честное слово, я до чёртиков устал делать вид, что между нами ничего не происходит. Надоело притворяться.

– Выкладывай, почему раньше вернулась?

– Ой, лучше не спрашивай, – хмурится, злится, а я выключаю телевизор и откидываю голову на спинку дивана. Смотрю в лепной потолок, пересчитываю завитушки и радуюсь, что в моём новом доме не будет такой вычурной безвкусицы. Никогда.

– Но я всё-таки спросил.

– Сорвалась… командировка, – бросает раздражённо и легко встаёт на ноги, чтобы уже через минуту греметь бутылками в баре. В воздухе отчётливый аромат бурбона, и мать молчит до тех пор, пока не наполняет хрустальный бокал на треть. – Там куча накладок вышла, я не стала ждать, вернулась. Всё-таки дома лучше, что мне там делать?

– Дома да, дома лучше, – замечаю, растирая покрасневшие от бессонницы глаза. – Мама, я решил остаться тут.