Невинная для грешника

– Ничего страшного, не бери в голову, – Анфиса Игоревна даже улыбается, и я, извинившись, убегаю в домик, чтобы переодеться.

Внутри всё то же самое, что и вчера, но что-то неуловимо изменилось. Словно, пока меня здесь не было, в домике орудовали незнакомцы, трогали немногочисленные вещи, заглядывали в шкаф и под кровать.

Я точно помню, что перед уходом разгладила покрывало, но сейчас уголок его откинут на несколько сантиметров, а простыня слегка измята. Рамка с моей детской фотографией, которую так любит мама (на ней мне семь, я первоклассница и банты на голове больше самой головы) стоит криво.

Вроде бы ерунда, но какая-то нездоровая.

Или у меня глюки?

Может быть, мне мерещится? Вчера я много плакала перед уходом, могла сама измять покрывало и не заметить.

В маленькой кухоньке на столе вижу горку просыпанного сахара, к ней уже примастырился шустрый муравей, и это наводит на мрачные мысли. Смахиваю насекомое, выкидываю в окно, протираю стол.

Вчера он был абсолютно чист – в этом я могу поклясться.

Но кому это всё могло понадобиться?

* * *

Растерянность и тревога быстро улетучиваются, когда приступаю к генеральной уборке гостевого домика. Внутри пыльно, стёкла и зеркала далеки от идеальной чистоты, и я с энтузиазмом принимаюсь за работу.

Лезу на стремянку, снимаю шторы из тончайшего расшитого золотом тюля, меняю бельё, протираю столешницы, вымываю ванную комнату, аккуратнее складываю дрова возле массивного камина. Работы – много, да и сама себе лишнюю придумываю, натирая то, что и без того блестит и сверкает.

В дверь стучат, а после слышу тихий скрип – в домике я больше не одна. Как раз заканчиваю с санузлом, выбегаю в основную комнату и вижу Марка.

Он улыбается, осматривает меня с головы до ног, а я смахиваю со щеки налипшую соринку.

– Привет, – улыбается, аккуратно прикрывая за собой дверь, но входить не торопится. – Я уже говорил, что тебе очень идёт это скромное платьице. Такая очаровательная в нём.

Марк неисправим: делает, что хочет; говорит, о чём думает.

Он стоит, оперевшись спиной на дверь, и рассматривает меня слишком уж пристально, а я понимаю, что немного испачкала юбку, а волосы, собранные в небрежный пучок, растрепались.

Так себе очаровательная красотка, честно признаться.

– Привет, – говорю почему-то шёпотом и на окно кошусь.

А ну как кто-то сейчас нас увидит – шторы-то я сняла.

Да, вчера мы целовались, но об этом можно ещё забыть, если не повторять.

Сейчас, в доме его родителей, пропасть между нами кажется особенно широкой. Вчера я могла обмануть себя и поверить, что Марк – просто красивый парень, которому я понравилась. Здесь же он – Марк Орлов, недосягаемая величина, мальчик с золотой ложкой во рту.

– Не смотри в окно, там никого нет, – в голосе Марка сквозит дерзость и веселье, а я плечами пожимаю. – Я соскучился.

Его слова очень простые, они трогают меня, и я, глупая такая, плыву от них.

– Марк, я…

Марк не даёт завершить фразу и оказывается напротив. Ойкнуть не успеваю, а он обхватывает моё лицо ладонями и снова целует – ещё напористее, чем в первый раз.

От неожиданности распахиваю рот, и влажный язык проникает внутрь, кружит там и задевает неведомые точки, от чего тепло разливается по всему телу.

Опасное тепло, оно кружит голову, разгоняет мурашки по коже, а перед закрытыми глазами плывут огненные узоры.

Марк прикусывает мою нижнюю губу, всасывает её и тихонько рычит. Его пальцы гладят мою кожу, ощущаются везде и нигде одновременно, удерживают от падения.

Кажется, я мну его тёмную футболку. Марк уже давно вторгся ураганом в мою зону комфорта, разрушил её, установил свои правила.

Он не спрашивает ни о чём. Просто приходит и берёт, но дарит в ответ своё тепло, заставляет поверить, что происходящее между нами – не игра, не часть чьего-то хитроумного плана.

– С самого утра об этом мечтал, – говорит Марк, на мгновение прекращая терзать мои губы.

Чёрт-чёрт, я сошла с ума, если позволяю Марку это делать со мной. Не в этом доме, не тогда, когда его родители могут увидеть нас. Или Регина… так, стоп! Регина же!

Изо всех сил отталкиваю Марка, он, будто протрезвев, останавливается, но никуда не отходит. Так и держит моё лицо в ладонях, что-то в глазах высматривает. Не даёт взгляд отвести, смущает.

– Что только что было? Зачем толкаешься?

– Ты действительно не понимаешь? – мне досадно, что Марк не понимает очевидного. – Так ведь нельзя. Твоя мама… мне работать нужно. Если кто-то увидит, меня выгонят с треском и что делать? Я нигде таких денег быстро не заработаю, а мне нужны деньги.

– Марта, ты мечешь бисер не перед теми животными, – с тихой злостью говорит Марк и сжимает пальцами переносицу.

– Так объясни мне! Марк, я устала от загадок, слышишь меня? От намёков, оскорблений, лжи. Твой отец…

– Мой отец? – мрачнеет Марк, но я мотаю головой. – Марта, что ты хотела сказать?

– Ничего, Марк, я не хотела сказать, кроме того, что каждый человек в этом доме что-то от меня хочет. Я… запуталась. Отпусти.

Марк, ухватившись, было меня за локоть, слушается.