Невинная для Лютого

— Ты будешь смеяться, — нахмурился, немного пошевелился, приподнялся на руки, отчего член почти сразу вернулся в боевое состояние. Так не хотелось отпускать Лину, тело просило продолжения… но разум был против. Казалось, что этот миг, что подарил нам хрупкое счастье и улыбки — треснет, стоит мне выйти из нее. Но нельзя, я не смогу больше — еще минута, и уже не сдержусь, а малышке нужен отдых. Да и не могу я вечно сдерживаться и быть пластилином, но и пугать своей необузданной страстью не стану. Это как быть закодированным, но сорваться. Трындец, Чех подсунул мне яд медленного действия.

Я плавно вышел из ее горячего тела, спрятал глаза, что наполнились сталью, и сдвинулся так, чтобы Лина не видела, как снова ее хочу. Нашел на краю кровати рваную свадебную рубашку и осторожно стал вытирать девушку от семени. Крови нет, кожа слегка покраснела, но уже расслабилась и не пульсировала.

— Все хорошо? — я осмелился посмотреть на нее и затаил дыхание. Что-то не так? Почему она не двигается? Смотрит и молчит. Не молчи, Ангел, скажи, как ты меня ненавидишь. Скажи…

— Ты обещал спеть малышу, — настойчиво напомнила она и, притянув покрывало, стыдливо прикрыла лобок. Слегка округлившийся животик же оставила открытым. — Я жду.

Я не умел петь, никогда не учился, но Сашка обожал короткие песенки перед сном. Выпрашивал, не отпускал, пока я не спою хоть одну.

Пришлось потянуть второй край простыни, чтобы прикрыться. Прочистил горло и, откашлявшись в кулак, всмотрелся в румяное лицо девушки — моей жены теперь.

— Не сбежишь от ужаса? — уточнил я и так приятно было поймать еще одну ее улыбку. — Ладно, — подкрался ближе к животику и тихо-тихо запел: — Баю-бай, крадется дрема. Он разносит сны по дому. И к тебе пришел, малыш — ты уже так сладко спишь.

Лина затаила дыхание, глаза её заблестели, уголки губ дрогнули.

— Никогда бы не подумала, что ты поёшь, — тихо призналась она. — Могла представить, как расшвыриваешь людей, как выбиваешь дверь, как… Много чего. Но вот чтобы колыбельная. — Осеклась и, отвернувшись, часто-часто заморгала. Добавила слегка хрипло: — У тебя красивый голос.

Мне стало не по себе, но я удержался в том же положении.

— Я и не пою, Ангел. Тебе почудилось. Это моя тень, Лешка Береговой, когда-то умел, а я… — пришлось встать, чтобы вдохнуть, — я нет.

Она притянула одеяло ближе к подбородку и спросила натянуто:

— Это всё? Чеху этого будет достаточно?

Кивнул, потому что слова встали морским ежом в горле.

Вот и все. Нежность рассыпалась, страсть остыла, нега растеклась по коже, и мы вернулись туда, откуда пришли.

Я встал, оставив простынь жене, и молча ушел в ванную.

После холодного душа, накинув халат, через спортзал вышел в коридор, чтобы добраться до кухни. Везде было тихо. Охранники у двери нашей комнаты мерзко захихикали, стоило мне появиться. Вот же ублюдки, а еще правосудие, форма ментовская. Козлы драные.

Пусть только тявкнет хоть кто-то, завалю на месте, и плевать, что будет. Густая кровь кипела в венах, ненависть булькала, перекрывала воздух. Ненавижу Кирсанова и люблю его дочь. Это самоубийство. Хреновый из меня боец. Никакой. Не могу даже за семью свою отомстить, потому что тюфяк. Слизняк, прав был Чех.

Я сел за кухонный стол и сложил перед собой ладони. Смогу ли жить без возмездия? Смогу ли отпустить желание увидеть, как эта тварь — Кирсанов — мучается? Смогу ли закрывать глаза и не видеть мертвое лицо Милы, не чувствовать ее липкую остывшую кровь на пальцах? Смогу ли спать и не вскакивать от фантомного голоса сына?

Каждое утро мне кажется, что Сашка весело смеется, выбегая из спальни, маленькие ножки бегут по лестнице, а я сжимаюсь и боюсь, что упадет. Вскакиваю в постели и понимаю, что навеки остался один.

Нет. У меня есть Ангел и маленькое чудо, которое я не заслужил. Я их должен спасти. Себя уже бесполезно.

Рванул волосы, коснулся рукой грубого шрама. Я не забыл. Я ничего не забыл! И никогда не забуду, твою ж мать!

Взял графин с водой, пустой стакан и поспешил в комнату. После секса Лина точно захочет пить, и это единственное, что я могу сейчас делать — заботиться о ней.

Она стояла у окна. Завернувшись в простынь, тяжёлыми складками стекающими по обнажённой спине, смотрела во двор. Напоминая греческую богиню, поражала совершенством форм.

— Там что-то происходит. — Голос Лины прозвучал настороженно. — Лёш, посмотри.

Глава 70. Ангел

Не знаю, что меня насторожило, когда выглянула в окно на белый снег, подсвеченный луной.

С одной стороны, сейчас каждый день происходило то, что не укладывалось в привычную картину мира… Да, чёрт побери, не осталось уже этой привычной картины — одни осколки, в которых отражались растёрзанные куски, больше напоминающие портреты Пикассо, чем реальность.

С другой стороны, когда человек идёт, пригнувшись, это, как минимум, подозрительно. Если исключить резкий приступ радикулита, что для молодого физически развитого мужчины странно, можно предположить, что тот крадётся. Зачем кому-то красться там, где и так полно бандитов и полиции? И ещё неизвестно, кто с какой стороны правосудия.