Невозвратный билет

– Ты не заходила в эту группу? Нет? А я заходил. Они там все сумасшедшие. Пишут, как разговаривают со своими детьми, поздравляют друг друга с днями рождения, будто эти дети живые.

– Но вдруг это поможет Настеньке? – подала голос Светлана Петровна.

– А мне это поможет? Марусе? Хорошо еще, Кирочка ничего не понимает, – чуть ли не закричал Леша. – Мы для нее перестали существовать.

– Нужно время, нужно потерпеть, – тихо твердила будто сама себе Светлана Петровна.

– Ты можешь с ней поговорить? – попросил меня Леша.

Да, я сделала одну попытку и больше не пробовала.

– Ты ничего в этом не понимаешь, – отрезала грубо Настя. – Ты никого не теряла. У тебя нет детей. Не знаешь, каково это – потерять ребенка, которого чувствовала в животе. Живого. Который бился ножкой или ручкой. Которому придумала имя и представляла, каким он родится. Ты не знаешь, что такое роды, и просто не в состоянии представить, каково это – когда ребенка не кладут тебе на грудь, а сразу же уносят. Для начала стань матерью, потом поговорим.

– Зачем ты так? – Я задохнулась. От нее я такого не ожидала. Настя ведь знала, насколько для меня это болезненная тема. И била по самому больному.

Мы тогда не общались месяца три или четыре. Я обиделась. Знала, что не должна, не имею права.

– Анечка, ну прости ты ее, – звонила Светлана Петровна, – это не она говорит, это ее боль. Я терплю из последних сил. Настя сейчас совсем за свои слова не отвечает. И меня обижает, и Лешу. На девочек срывается.

– Да, Светлана Петровна, я все понимаю, я постараюсь, – отвечала я.

Но ничего не могла поделать с собственными чувствами. Была не в силах простить сразу, быстро. За это время я, конечно, зашла в группу, к которой присоединилась Настя. Наверное, она была права – я не имела права ни судить, ни давать советов, ни даже высказываться. Я действительно не понимала, не пережила то, что эти девушки, женщины. Они, не скрывая имен, рассказывали о личных трагедиях. Просто и честно. Откровенно, с подробностями. С грамматическими ошибками, на которые я невольно обращала внимание и мысленно исправляла. И от этого становилось еще страшнее и больнее. Страшнее читать эти истории, которые не заканчивались. И больно, потому что я представляла себе женщин, исходя из написанного текста и количества ошибок. Ничего не могла с собой поделать. Будто пыталась защититься, поставить невидимый барьер, считая количество пропущенных запятых. В этом и была разница, Настя права. Я не в состоянии понять, раз даже не могу отключить профессиональный навык. Татьяна, например, писала, что сегодня ее девочке исполняется шестнадцать лет, и все ее поздравляли. Я привожу их не в оригинальной орфографии и пунктуации, а так, как написала бы сама.