Я была молодой. Первый курс института. Поступила в шестнадцать лет. Мама мною очень гордилась. А дальше – первая любовь. Мне казалось – на всю жизнь. Беременность заметила моя мама. Я думала, что меня тошнит от волнения. И на аборт отвела меня тоже мама, за руку. Она не ругалась, не кричала, просто монотонно твердила, что я загублю свою жизнь, что надо учиться. И я была с ней согласна. Кивала. Только все время плакала. И на лекциях в институте, и по ночам. Гриша даже не подошел ко мне ни разу после той ночи. Делал вид, что вообще со мной не знаком. Я хотела сказать ему про беременность, но никак не могла – Гриша все время был в компании друзей. А подойти и сказать: «Нам надо поговорить», – я не решалась.
Я была рада, что мама не стала меня ругать. И рада, что есть человек, который говорит, как мне нужно поступить. Сама бы я доходила беременность и родила лишь потому, что не смогла решить, идти на аборт или нет. Маме я верила. Раз она говорила, что так надо, значит, надо. Если бы Гриша со мной поговорил, если бы хоть кто-то, врач например, сказал бы, что не стоит… Но рядом была только мама, которая решила, что так для меня будет лучше. Если бы да кабы… Тогда бы сейчас я была мамой прекрасной девочки. Мама все время находилась рядом, сидела под дверью, ждала, забрала меня домой, клала мне ледяную грелку на живот, давала таблетки, поила чаем. Говорила, что скоро все пройдет и не стоит по этому поводу так убиваться.
Я помню, что плакала, лежа на кушетке перед абортом. И плакала после. Но в момент операции даже слезинки не проронила, хотя мне было так больно, как никогда в жизни. До сих пор помню ту боль – тянущую, не прекращающуюся, нескончаемую. Я не понимала, как могу выдержать еще хотя бы минуту. Хотела умереть. Но не умерла. Врач шептала маме, что моей девочке было почти двенадцать недель. Еще несколько дней – и ничего нельзя было бы поделать. Она говорила об этом так, будто речь шла о чем-то страшном. О том, что нельзя было бы сделать аборт, а не о том, что я могла бы родить ребенка. Мама считала, что спасла мое будущее. Врач ее в этом поддерживала. Через месяц та же врач поставила мне внутриматочную спираль. Я даже не знала, что есть такие и зачем они нужны. Спросила у врача: зачем? Она ответила: «Трахайся сколько влезет. Не залетишь. И скажи спасибо матери, что она тебя не прибила, а сюда привела». После этого я вообще не могла ни на кого смотреть. Замуж вышла почти в тридцать лет. Сейчас у меня двое детей – сыну годик и дочери шестнадцать. Столько, сколько было мне, когда я ее могла родить.
У меня были сыновья-близнецы. Сашка и Пашка. Мы смеялись с мужем: Сашка – в честь моего отца, Пашка – в честь его. Он со мной везде ходил – и в консультацию, и на УЗИ, и на анализы. Хотел при родах присутствовать, пуповину перерезать. Сам, я не просила и не заставляла. Обещал, что не упадет в обморок. Мы много смеялись тогда. По любому поводу. Не беременность, а сплошное веселье. Я хохотала так, что боялась родить раньше времени. Умоляла мужа перестать меня смешить. Это было счастье, те месяцы. Будто судьба мне отпустила всю радость за многие годы вперед. Я не предполагала, что больше никогда не смогу смеяться так, как тогда. Муж искал, где пятка Сашки, а где попа Пашки. С животом разговаривал. Удочки купил детские – он рыбалкой увлекался и мечтал, как с сыновьями будет рыбачить. Мы хохотали, представляя, как он за тремя удочками будет следить. Сколько смеялись, столько потом и плакали. Даже больше. Замершая беременность. Меня вычистили. Больше я родить не могу. Муж ушел. Не смогли мы это пережить. Пытались. Не получилось. У мужа все хорошо. Он женился. Теперь у него есть дочь. У меня никого. Только мои мальчики. Каждый день их вижу во сне, наблюдаю, как они растут. Они красивые и умные.
Я не была молоденькой дурочкой. Двадцать три года. Дима был старше на десять лет и казался мне очень умным и очень взрослым. Ко мне он относился как к маленькой девочке – опекал, оберегал, помог найти работу. Делал подарки, покупал одежду, джинсы и туфли. Я даже носить их боялась, настолько они были дорогими и красивыми. Я знала, что Дима женат, он не скрывал, сразу предупредил, но уверял, что с женой они давно не вместе, живут как соседи. Говорил, что надо потерпеть и он обязательно разведется. Но то жена заболела, то у сына какие-то проблемы. Сейчас не время. Как будет подходящий момент, так сразу все расскажет жене. Но любит он только меня. Я верила его словам. Дима был нежным, заботливым и щедрым. Мог неожиданно приехать, вытащить меня с работы и повести пить кофе. Чаще всего мы встречались по утрам, он заезжал до работы. Иногда получалось вечером, но Дима всегда спешил. Я готовила ужин, к которому он не притрагивался. А спустя час убегал, объясняя, что нужно еще в аптеку – у сына температура поднялась. Я думала, что мне достался самый лучший мужчина на свете. Надо только потерпеть. Я никогда ему не звонила, никогда не тревожила. Мне бы и в голову не пришло ему навредить или как-то подтолкнуть к решению. Дима очень во мне ценил это качество. А я ему верила и просто ждала. Два года. Наверное, ждала бы и дольше, но и противозачаточные таблетки не дают стопроцентной гарантии. Я забеременела и была счастлива. Даже не сомневалась, что Дима тоже обрадуется. Мне хотелось родить девочку. Ведь сын у Димы уже был, а я мечтала подарить ему дочь. Приготовила ужин и сообщила Диме новость. Он вышел в коридор, вернулся с бумажником и положил на стол деньги. Много. Я улыбалась, как дурочка. Думала, что это на коляску, кроватку, распашонки. Так ему и сказала. Что он самый замечательный и я знала, что он обрадуется. Дима посмотрел на меня как на полную идиотку и сказал, что это деньги на аборт. И дети ему не нужны – ни девочка, ни мальчик. Что он не собирается уходить из семьи и никогда не планировал. Считал, что меня все устраивает, и лишь поэтому со мной встречался так долго – я была беспроблемной. Нет, я не устроила скандал, не зарыдала, не бросила ему деньги в лицо. Сделала аборт. В хорошей клинике. Ничего не чувствовала. До сих пор ничего не чувствую. Как тогда уснула под наркозом, так до сих пор под ним и нахожусь. У меня нет ни детей, ни мужа. Есть кот. Больше я никого не смогла полюбить так, как Диму. До сих пор его люблю. Всех мужчин с ним сравниваю. Идиотка, загубившая себе жизнь? Да, так и есть. Сегодня я могла бы сидеть с дочерью и отмечать ее десятилетие. Испекла пирог и вставила в него свечи. Каждый год так делаю. Только не задуваю. Смотрю, пока они не догорят, и представляю, какой была бы моя девочка.
У меня две дочери. Старшей двадцать один, младшей – восемь. Они – мое счастье, моя радость. Лизонька-старшая и Лизонька-младшая. Старшую я потеряла. Меня никто не заставлял идти на аборт, я сама пошла. Никому не сказала. У меня был жених, мы планировали свадьбу. На встрече выпускников я увидела Стаса – свою первую любовь. Мы познакомились, когда он сидел дома в гипсе, а я принесла ему учебники. Он играл для меня на синтезаторе и пел. Я влюбилась в него сразу же. Мы считались парой с десятого класса, все об этом знали и ждали, что поженимся, как только нам исполнится восемнадцать. Но детская влюбленность прошла. Я работала, Стас искал себя – играл в группах, писал музыку. Мы расстались спокойно и незаметно. Потом я встретила Вадима. Он был надежным и верным. У него все было расписано на годы вперед. Я знала, какая меня ждет жизнь, и мне это нравилось. Никаких сюрпризов, как со Стасом, от которого не знаешь чего ждать. И вдруг эта встреча выпускников. Не собиралась идти. Но на нее пригласили нашу директрису Дину Львовну, классную Светлану Анатольевну, вся параллель собиралась. Ребята из разных городов специально на встречу приехали. Мне вдруг захотелось вырваться, повидаться с одноклассниками, посмеяться со школьными подругами. Да и директрису с классной хотела увидеть – они много для нас сделали. Стеной стояли, переживали за каждого ученика. Стас совсем не изменился. Он играл на гитаре, пел, шутил, был душой и заводилой вечера. Я опять хохотала до истерики. Мы сбежали к нему – он так и жил в том же доме. Даже в его комнате ничего не изменилось. Мне было хорошо от легкости. Я помню, что хохотала всю ночь. Стас меня смешил. И все было так, как после выпускного – мы молодые, пьяные, влюбленные. Да, я была счастлива в ту ночь и не жалею о ней ни секунды. Когда я поняла, что беременна, у меня возник единственный, банальный и пошлый вопрос – от кого? От Стаса или от Вадима? Решила не рисковать и сделала аборт. Вышла замуж за Вадима, родила дочь, которую назвала Лизой. Это имя мы придумали со Стасом, когда мечтали, что поженимся. Он как-то сказал, что ему всегда хотелось иметь дочь Лизу. С Вадимом мы прожили пять лет и развелись – я задыхалась от его планов, контроля. Почему решилась на развод? Потому что перестала смеяться вообще. Была серьезной, строгой, уверенной. Но не способной на радость, дурацкий хохот без причины. Раньше всегда хохотала, только палец покажи. И вдруг как отрезало. Лиза, наша с Вадимом дочь, росла неулыбчивой. Даже грустной. Вадим считал, что дочь растет серьезной, сознательной, сосредоточенной. Ему нравилось, что Лиза похожа на него – не припомню ни одного случая, чтобы Вадим рассмеялся в голос. Или хохотал, пока слезы на глазах не выступят. Я вдруг поняла, что должна научить дочь смеяться. Просто так, на пустом месте, от ерунды, от любой шутки, до истерики, до колик в животе. А это было возможно только без Вадима. Так и объяснила ему. Он не понял. Сейчас я не замужем. Стаса больше не видела. Одноклассники говорили, что он переехал куда-то за город. Вроде пишет музыку. Мне он не звонил. Я ему тоже. Почти каждую ночь думаю – а если бы родила тогда? И наплевать, от кого. Как бы сложилась моя жизнь? И знаю ответ – я была бы мамой двух дочек.
