Неврозы большого города

«Утро начинается хорошо. Я научилась вести двойную жизнь Я думаю, говорю, работаю, и в то же время я вся поглощена тобой. Время от времени предо мною возникает твое лицо, немного расплывчато, как на фотографии, снятой не в фокусе. И вот в такие минуты я теряю бдительность: моя боль — смирная, как хорошо выдрессированный конь, и я отпускаю узду. Мгновение — и я в ловушке. Ты здесь. Я слышу твой голос, чувствую твою руку на своем плече или слышу у двери твои шаги. Я теряю власть над собой. Я могу только внутренне сжаться и ждать, когда это пройдет. Я стою в оцепенении, мысль несется, как подбитый самолет. Неправда, тебя здесь нет, ты там, в ледяном небытии. Что случилось? Какой звук, запах, какая таинственная ассоциация мысли привели тебя ко мне? Я хочу избавиться от тебя, хотя прекрасно понимаю, что это самое ужасное, но именно в такой момент у меня недостает сил позволить тебе завладеть мною. Ты или я. Тишина комнаты вопиет сильнее, чем самый отчаянный крик. В голове хаос, тело безвольно. Я вижу нас в нашем прошлом, но где и когда? Мой двойник отделяется от меня и повторяет все то, что я тогда делала»

(Филип А. Одно мгновение. М., 1966. С. 26-27).

Известный исследователь проблем острых переживаний, отечественный психолог В.Ф. Василюк так отвечает на вопрос о причине возникновения душевной боли. Она возникает, когда «не умерший уходит от нас, а мы сами уходим от него, отрываемся от него или отталкиваем его от себя. И вот этот, своими руками производимый отрыв, этот собственный уход, это изгнание любимого: «Уходи, я хочу избавиться от тебя...» и наблюдение за тем, как его образ действительно отдаляется, претворяется и исчезает, и вызывают, собственно, душевную боль».

Постепенно страдающий начинает выходить из шокового состояния и возвращаться к реальной жизни. Но сначала существование странным образом протекает в двух измерениях — в настоящем, покрытым туманом, и в прошлом, которое поначалу кажется очень отчетливым. Постепенно, по мере проживания скорби, эти два ощущения меняются местами. Настоящее становится более отчетливым, и душевная боль притупляется.

На следующем этапе боль стихает, и человек учится жить самостоятельно. Он учится строить планы, в которых нет присутствия ушедшего, но который как бы постоянно смотрит на оставшегося в живых из-за плеча Происходит диссоциация и психологическое отделение от ушедшего человека. Прошедшая жизнь с близким человеком воспринимается как бы со стороны, как в каком-то фильме про собственную жизнь

На четвертом этапе образ любимого ушедшего человека помещается в образах памяти и уже не вызывает той боли, которая была на первом этапе. Воспоминания просветляются и в отношениях к ним появляется эстетическое чувство, в котором боль утраты уходит на второй план, появляется чувство благодарности к тому, с кем был прожит определенный этап жизни. Сенека наставлял Луцилия: «Постарайся, чтобы память об утраченных нам была отрадна. . Для меня думать об умерших друзьях отрадно и сладко. Когда я был с ними, я знал, что я их утрачу, когда я их утратил, я знаю, что они были со мной. Так будем наслаждаться обществом друзей — ведь неизвестно, долго ли оно будет нам доступно».

Страдая, мы чувствуем себя одинокими и покинутыми, потерпевшими поражение и несчастными. Но каким бы ни было тяжелым переживание страдания, его биологической целью является стремление к сплочению. Предвидения страдания при разлуке — та сила, которая удерживает нас рядом с любимыми и друзьями. Английский психолог Кэррол Изард приводит результаты одного исследования, в котором молодых людей попросили ответить на вопрос — что, по их мнению будет, если в мире исчезнет страдание. Почти все опрошенные ответили, что это будет также мир без радости, без любви, без семьи и без друзей (К. Изард. Эмоции человека. М., 1980. С. 257-258).