Невзгоды по наследству

Михаил встал, походил у костра, размышляя над словами отца, взвешивая про себя их значимость, затем опустился на корточки рядом с отцом, повернулся к нему лицом.

– Ты прав. До службы мне никто не прищемлял хвост. А если кто и осмеливался это делать – тут же получал сдачу. Конфликт разрешался быстро и просто. В армии сдачи кулаком не отвесишь, приходится сдерживать себя, иначе можно угодить под трибунал и отправиться в дисциплинарный батальон. Вот когда тебя начинает трясти от незаслуженного унижения – тут-то и появляются мысли о несправедливости. Лежишь после отбоя в кровати и размышляешь, как с достоинством ответить обидчику, не нарушив закон.

– С властью тягаться трудно, можно даже сказать, невозможно. Кулаком по морде не съездишь, а другие способы дать ответ в одиночку обречены на провал, – усмехнулся в усы отец. – Тут гибкость нужна и терпение. Возьми, к примеру, твоего деда Марка. Попробовал он не подчиниться требованиям власти, пошёл напролом. Что получилось в итоге? Разорение крепкого хозяйства, ссылка, а затем десять лет колонии по ложному доносу. А его семья вон там, наверху, – отец поднял над головой большой палец, – начала отсчёт дням своей бесправной кочевой жизни. Рассказала тебе мать, как они мыкались по глухим посёлкам?

– Рассказывала, – пробурчал Михаил.

– Справедливость – это истина, правда. Она не доступна для сиюминутного понимания. Иногда проходят десятилетия, а то и сотни лет, прежде чем эта правда найдёт реальное отражение в умах людей. Так было, так есть, и так будет всегда, – убеждённо сказал отец. – Справедливость, как и равенство между людьми, нельзя развесить на весах, а затем поместить в головы обиженных и обидчиков. Не существует в мире такого весовщика, который бы справился с подобной задачей. У каждого человека своя правда, и справедливость люди понимают по-разному.

– Поражаюсь я твоим умозаключениям, батя, – с оттенком восхищения в голосе сказал Михаил. – Четыре класса образования, а льётся из тебя, как из уст мудрого философа.

– Ну, коли так, тогда давай, исповедуйся перед отцом, чем тебе не угодили отцы-командиры?

– Почему ты думаешь, что мне в душу плюнули офицеры, а никто другой?

– Э-э, сынок, будто я тебя не знаю. С рядовым матросом ты бы разобрался без советчика, я ничуть не сомневаюсь в этом. А тут, видать, твоё сердце ошпарил кипятком кто-то из командиров.

Михаил с грустью взглянул на темнеющий горизонт, словно где-то там, в сером мареве небес находился тот самый невидимый советчик, который мог бы подсказать ему в эту минуту, как поступить. Стоит ли делиться с отцом о своих терзаниях после возвращения из Египта или же умолчать, сделать вид, что с моральным духом у него всё в порядке? Что никто не плескал на его сердце кипяток, в душу ему никто не плевал, а сам он не посыпал себе голову пеплом.

– Да, батя, было дело, – решился на откровение Михаил. – Хреново со мной обошлись. Я ведь не зря сначала умолчал о медали. Скверное настроение у меня становится, когда я её вижу. Потому и лежит на дне сумки.

– Вот те раз! – воскликнул с удивлением отец. – Ну, ну, рассказывай давай, в чём собака зарыта!

– Эта медаль вроде моя, и вроде как не моя…

– Что за ерунду ты несешь? Что значит: вроде как не моя. Есть удостоверение, номер медали, указ, в котором чёрным по белому прописано, за что ты награждён, что не так-то?

– Понимаешь, батя, всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что по прибытию на Север, я не попал сразу на лодку. Субмарина, на которой мне предстояло служить, затонула в море. Меня отправили в командировку в Египет. Там шла война между Египтом и Израилем. Я исполнял интернациональный долг, как когда-то ты в Монголии. Случилось так, что по пути на базу наш автомобиль попал под бомбёжку израильской авиации. Водитель был убит, двух командиров, которые были в машине, тяжело ранило. Я спас их, доставил на базу. Ещё сумел сохранить секретные документы и оборудование. Они могли попасть в руки противника.

Отец слушал, приоткрыв рот от изумления. Руки его мелко дрожали. Ему было страшно от одной мысли, что его единственный сын, его любимец Мишка мог погибнуть, как тот водитель, о котором он обмолвился, мог остаться в песках далёкой и незнакомой пустыни.

– Почему ты сразу мне не рассказал? – спросил отец дрогнувшим голосом. – Матери мог бы не рассказывать – оно понятно, но мне-то почему не доверился?

– Потому что миссия моя в Египте была нелегальной, секретной. На нас даже форма была арабская, без знаков различия. Я и сейчас не имею право говорить с тобой о своей командировке.

– Ну и не говори ничего лишнего, – простодушно предложил отец. – Я всё равно в твоей технике ничего не смыслю. Расскажи мне, что тебя гложет, почему стыдишься своей медали?

– Один из командиров, которого я спас, был военным советником. Большой чин по военным меркам. Он сказал, что я совершил подвиг, и написал ходатайство о представлении меня к ордену Красной Звезды.

– И ты затаил обиду на то, что получил не ту награду? – глядя на сына в упор, спросил отец.

– Нет, здесь всё намного сложнее.