Незабываемые дни

Они задыхались в клубах пыли, летевшей с шоссе из-под сотен машин, из-под тысяч солдатских ног. Вот их провели через несколько улиц к берегу реки, густо уставленному штабелями дров, бревен. Наконец можно было присесть на землю, примоститься на пахучем бревне, отдохнуть. Немецкие конники оставили их. Да и не было особой нужды караулить утомленных людей,— убегать было некуда: почти с трех сторон проходила река, широкая, с крутым обрывистым берегом. Василек, как зачарованный, смотрел на быстрый бег реки, а когда посмотрел в другую сторону, где стояли немецкие обозы, танки, ему показалось, что и танки, и машины, и огромные штабеля дров, и бревна поплыли по земле, поплыли быстро-быстро, будто наперегонки. Он зажмурил глаза, затем снова глянул вокруг: все стояло на месте. Возле машин хлопотали немецкие солдаты, перегружали, чистили оружие. Некоторые спускались по обрыву к реке и, раздевшись до пояса, мылись. Только брызги летели во все стороны и поблескивали на солнце голые солдатские спины. Крепко пригревало солнце, кружилась голова от смолистого запаха бревен, и Василек задремал, уткнувшись щекой в кучу коры.

Вскоре он проснулся от чьего-то пронзительного крика. Крик был полон такого отчаяния, что все, кто сидел рядом, невольно втянули головы в плечи, а мама Василька прижала его к себе, обняла и торопливо говорила ему:

— Ты не слушай! Не смотри! Ты лучше усни…

Но разве можно было уснуть? Из-под руки матери Василек заметил необычное движение возле штабеля дров. Двое гитлеровцев тащили за штабель девушку лет шестнадцати. Бледная, растерзанная, она сопротивлялась изо всех сил, и ноги ее упирались в землю, разгребая песок. Сорванным, охрипшим голосом она кричала уже чуть слышно:

— Мама, мамочка!

Солдаты дергали ее за руки, пьяно хохотали в лицо. Седенькая женщина не отступала от них ни на шаг, наваливалась всем телом на руки солдат, вырывая девушку, не давала им идти. Один солдат сильно ударил женщину по лицу. Она повалилась на землю, но тут же вскочила, бросилась с кулаками на долговязого фашиста, уцепилась в его каску, силясь сорвать ее с головы. Дикий хохот стоял кругом. Смеялась большая группа солдат, стоявшая неподалеку. Из массы людей, лежавших на земле, поднялись и бежали на помощь женщине несколько человек. Слышались голоса:

— Что вы делаете, изверги, звери!

Ксаня видела, как поднялся с хмурым лицом Игнат. Она резко дернула его за руку, так что тот сел:

— Или ты с ума сошел? Хочешь, чтоб из-за тебя погибли маленькие дети, дурак!

Игнат сидел, еле переводя дыхание. Капли пота повисли на взмокших прядях его русых волос. Надя сидела рядом и не замечала слез, падавших с ее лица на горячий песок.

Вдруг вся толпа всколыхнулась. Сорванная с солдата каска с размаху опустилась на его голову. Женщина била врага яростно, седые волосы развевались на ветру, и вся ее фигура была в стремительном страшном движенин. Будто орлица, набросилась она на безжалостного врага, спасая от него своего птенца. Солдат вдруг обмяк, зашатался и, судорожно схватившись руками за рассеченное темя, грузно упал на землю. Второй сразу протрезвился и, выпустив из рук девушку, схватился за автомат. Гулкие выстрелы разорвали тишину. Стреляли солдаты, которые стояли поодаль и только-только перестали хохотать. Сквозь выстрелы послышались крики. Кто-то рядом тяжко застонал. Взлетел звонкий детский вопль: «А мамочка, как же мне больно!»

Стрельба внезапно оборвалась. Поблизости фыркнул и остановился автомобиль. Подъехал и второй. Из передней машины вышел высохший как щепка, низенький генерал. Вытянулись в струнку солдаты, почтительно столпились и наклонились к нему офицеры.

Генерал пожевал губами. Его выцветшие, оловянные глаза скользнули по толпе, по убитым, по стоявшим навытяжку солдатам.

— Что это? — ни к кому не обращаясь, спросил он. Вертлявый ефрейтор ловко подскочил к генералу и стал как вкопанный.

— Разрешите доложить, господин генерал, они,— ефрейтор махнул рукой на толпу,— убили нашего солдата.

— Что значит убили? — поморщился генерал.— Он погиб как воин, в неравном бою с врагом… Понял? Ну, пошли на место, все!

Солдаты двинулись к своим танкам, машинам.

— Майор Курц! — тем же бесстрастным голосом позвал генерал.

Из его свиты отделился и, слегка прихрамывая, вышел вперед пожилой офицер с коричневым родимым пятном через всю щеку, с густыми белесыми ресницами.

— Что это значит? — коротко спросил генерал, бросив взгляд на толпу.

— По вашему приказу, господин генерал! Их собрали, чтоб не забивали дороги.

— Я назначил вас комендантом города не для того, чтобы моим войскам учиняли разные пакости! Там недостаток рук на переправах, а здесь тысячи людей сидят без всякого дела. Вы, может быть, намереваетесь организовать курорт для них? Немедленно навести порядок! — повысил он немного голос— А за убийство солдата…— генерал пожевал губами, будто прикидывая что-то в уме,— сто человек!

Генерал не торопясь пошел к машине и, усевшись, еще раз сказал майору, стоявшему рядом с машиной: