Незабываемые дни

Пилипчик изо всей мочи бросился вслед за Мироном, пораженный, захваченный необычайными событиями. Он видел, как повалился подстреленный из Астаповой пистоновки, видел убитых и не жалел их. Ведь он знал, что это шпионы, как сказал ему дядя Астап, когда посылал его бежать на село. Он еще не очень ясно представлял себе, чем опасны они, но острая неприязнь к ним волновала его. Ему было жаль тихого леса, и солнечной усадьбы, и уютной речушки,— на все на это, видно, зарились незнакомые, пришлые люди. «Так вам и нужно, гады!» — сурово подумал он и азартно понукал Тютика, который увязался за ним:

— Ищи, ищи их, подлюг!

Пилипчику было бы немного страшновато одному, если бы не Тютик. Вот он остановился. Вытянул свою острую морду, обежал огромную вывернутую сосну, потом бросился под сучья, старательно принюхиваясь, Пилипчик заметил какой-то белый предмет. Видя, что Тютик не выказывает никакого страха, Пилипчик подошел ближе. Разбросав сучья, целые охапки зеленого папоротника, он увидел смятые свертки белой материи, несколько небольших чемоданчиков. Попробовал поднять один, но тот оказался слишком тяжел для него. Взволнованный находкой, Пилипчик бросился обратно, чтобы рассказать о ней в селе. Там уже собралось много народу. Раненые военные — их было трое — лежали, уже перевязанные, в одном месте, под елкой. Неподалеку лежало четверо убитых.

Пилипчик, тяжело дыша от волнения, доложил Мирону:

— Я, дядечка, ихние чемоданы нашел! Зеленые такие, с железными замками.

Вскоре принесли весь багаж: десять парашютов, несколько чемоданов. Вскрыли один. Здесь были военные карты, ракетница, около сотни ракет, множество пакетиков неизвестного назначения и разный мелкий инструмент. В другом чемодане — взрывчатка в аккуратных толовых шашках, банки с запалами и маленькая электрическая машинка для взрывов. Были еще гранаты и другие предметы, которые никак не соответствовали мирному виду чемоданов.

— Молодчина, Пилипчик, ты, брат, мастер на все руки! — похвалил Мирон хлопца, и Пилипка стоял раскрасневшийся, возбужденный, смущенно моргая глазами и то и дело шмыгая носом от такой похвалы, да при всем народе.

Тем временем приехали подводы из села. Убитых и раненых погрузили на телеги, забрали и небесные манатки, повезли в район. Люди постепенно расходились, оживленно обмениваясь мыслями о всех событиях.

3

Всю ночь не прекращалось движение на шоссе за рекой. Шли бесконечные колонны грузовиков, грохотала артиллерия, тянулись конные обозы. Лес временами расступался, и шоссе выбегало на чистое поле. Бойцы сразу настораживались, крепче сжимали в руках винтовки, автоматы. Довольно часто неподалеку от шоссе — то справа, то слева — взлетали белые ракеты и медленно угасали, разливая трепетный мертвенный свет. В первые ночи этих ракет пугались, теперь только злее покрикивали на шоферов, привыкших ездить при полных фарах:

— Туши свет, растяпа, смотри, иллюминацию устроил!

Шоферы огрызались, но свет тушили, не рискуя остаться с выбитыми фарами, так как приклады винтовок угрожающе приподнимались. Изредка доносился сверху приглушенный гул мотора, надрывный, прерывистый.

— Смотри, хрюкает, как свинья.

— Свинья эта, брат, супоросная… Смотри, как бы поросенка тебе не сбросила!

— Не попадет в такой темноте… пронесет…

— Ну, как же, для тебя пожалеет, не иначе! Ракеты взвивались чаще и чаще, и громкая команда

«ложись» покрывала все голоса на дороге. Нарастающий свист, всплеск ослепительного огня, который вырывает из ночной тьмы опрокинутый под откос грузовик, телеграфный столб с белыми блестками изоляторов. И вслед за оглушительным грохотом взрыва сыплются сверху ошметки торфа, комья болотного ила, разная лесная труха. Надрывно, тонко гудят телеграфные провода.

Ловили ракетчиков. Поймали двух диверсантов,— они пробирались к мосту с ящиком тола.

Движение на шоссе все уменьшалось. Проходили отставшие грузовики. Лавируя между встречными машинами, проехала на запад вертлявая «эмка». За рулем сидел усталый до изнеможения, худой шофер. Рядом с ним — батальонный комиссар. Одной рукой он сжимал автомат, лежавший на коленях, другой — поддерживал карабин. Комиссара явно клонило ко сну. Он дремал, голова порой опускалась все ниже и ниже, слетала фуражка, падал карабин. Комиссар просыпался, протирал глаза и секунду-другую смотрел ничего не понимающим взглядом. Скрипела машина, покачиваясь на выбоинах; постукивали камешки по крылу, шуршал песок. Чтобы преодолеть предательскую дремоту, комиссар доставал папиросу, осторожно прикуривал ее, пряча спичку в ладонях. Пальцы просвечивали розовым. Трепетные отблески пробегали по колючей щетине щек, освещали взлохмаченные запыленные брови, вспыхивали на короткий миг на никеле дверной ручки и исчезали.

— Ты смотри,— говорил комиссар шоферу,— не проскочи поворота! Должен быть деревянный мост, а за ним, сразу же направо, три дуба при дороге.

— Знаю, товарищ комиссар! Все дороги мне здесь знакомы как свои пять пальцев.

— Тогда поддай газу!

— Особенно здесь не разгонишься, размололи все шоссе, не иначе — артиллерия прошла!