Незабываемые дни

— Мне страшно, я боюсь…— закричал Василек, сжимая до боли руки, когда мутная водоверть коснулась его ног.

— А ты зажмурь глаза! Ксаня, Ксаня! Ну, чего ты? Иди!

Вода подступала к шее. Ксаня держала ребенка над собой и, осторожно подвигаясь вперед — сбивало быстрое течение реки, — пела одно и то же:

— А-а-а!… а-а-а!…

Вдруг она дико вскрикнула. Дно соскользнуло куда-то глубоко-глубоко, голос оборвался, исчез, и Надя больше не увидела ее.

Девушка напрягала все силы, чтоб удержаться на быстрине. Вода кружила ее, властно тянула на дно. Трудно было дышать,— шею до боли сжимали руки Василька, и Надя старалась так держаться на поверхности, чтобы стремительная вода не оторвала от нее маленькое, трепетное тельце ребенка. Мимо проносился берег, мелькали прибрежные кусты, заросли чарота. С берега долетали редкие выстрелы. Несколько пенистых бугорков поднялось совсем рядом с девушкой, и ей показалось, что это мелкая рыбешка выплеснулась на поверхность, спасаясь от хищной щуки. Быстрина подхватила ее и отнесла за дамбу. Ноги ощутили песчаное дно отмели. Здесь было тихо, спокойно, заросли ивняка плотно обступили ее. Она стала на ноги, сняла со спины Василька, взяла на руки и, горячо целуя мокрую щеку, вдруг разрыдалась:

— За что это все…

Василек открыл глаза, со страхом взглянул на Надю:

— Чего ты, тетя?

Детский голос заставил ее опомниться.

— Ты не обращай внимания, Василек. Это я просто так.

Она посмотрела вокруг себя. Знакомые до мелочей места. Вода пронесла их километра два. Здесь был прежде деревянный мост, на который выходил лесной большак. От моста остались только обгорелые сваи, дымился еще уцелевший настил возле самого берега. Надя осторожно пошла к берегу и, когда ноги ее коснулись сухой земли, бессильно опустилась на землю. Страшная слабость охватила ее, кружилась голова, и казалось, все вокруг плывет, кружится: и лозняк, и кусты орешника, и огромные сосны, стоявшие вдали, на песчаных пригорках, где начинался лес. Но она пересилила себя, раздела Василька, отжала его одежду и развесила сушить на сотлевшем облупленном бревне, попавшем сюда, видно, в половодье и теперь занесенным наполовину белым сыпучим песком.

— А ты бегай, Василек, грейся или ложись вон на песок, он теплый…

— А мама где, где люди, что были с нами вместе? — И детское личико сморщилось, вот-вот потекут слезы.

— Да они дальше проплыли и выбрались где-нибудь в другом месте… Ты не беспокойся, скоро встретим и Маму…—торопливо проговорила она, избегая смотреть в ясные детские глаза.

Она отжала свою одежду, сходила к горящему мосту и принесла головешку. Вскоре небольшой костер Горько попыхивал дымком, потрескивали сухие еловые лапки. Надя смотрела на огонь, задумалась.

Солнце клонилось к западу, когда, одев мальчика в сухую одежду, Надя решила идти дальше. Поднявшись на песчаный пригорок, она присматривалась, где бы удобнее пересечь большак, чтобы пройти лесом до самой хаты. Идти оставалось немного, если прямиком, каких-нибудь километров восемь. По дороге куда дальше. В лесу тепло, затишно. Над поляной звенел лесной жаворонок, тенькали на все голоса птички, мелькнул на засохшем дереве пестрый дятел, ловко взбираясь по стволу. Все было так знакомо и мило, до мельчайшего листика, до душистых подтеков смолы, до птичьего перышка, приставшего к ветке можжевельника, что Надя невольно вздохнула. Все пережитое, увиденное в эти дни как бы сгинуло, растаяло, рассыпалось. Будто окончился какой-то страшный сон и вокруг снова все то, от чего веяло неповторимым детством: солнце, высокие деревья, тишина леса, чуть слышный гомон сосновых вершин. А внизу — синие лесные колокольчики, зеленый брусничник. Сладковатый запах багульника слегка кружит голову. И появляется тихая мысль:

«Не иначе, скоро голубика поспеет…»

И в самом деле, кусты голубики будто осыпаны нежно-зелеными и беловатыми горошинами. На орешнике напротив — первые завязи орехов. Через каких-нибудь месяца два можно будет пойти по орехи. Веселое время тогда в лесу!

— Пойдем, Василек!

Она ступила шаг и испуганно попятилась назад. Ей показалось, будто что-то зашевелилось в густом орешнике, будто глухой стон вырвался оттуда. Надя прислушалась, схватив Василька за плечи и прижав к себе, слегка вздрогнула, когда заметила, что действительно зашевелилась ветка внизу куста и чей-то еле слышный голос донесся оттуда:

— Помогите… не бойтесь… тут свои.

Надя боязливо подошла ближе, осторожно раздвинула ветки и остановилась в оцепенении. Перед ней лежал человек на шинели. Он приподнял голову, чтобы лучше рассмотреть подошедших. Одна рука была неловко перевязана и неподвижно лежала в луже крови. Капли крови проступали и на ноге, повыше сапога. Надя беспомощно наклонилась над ним.

— Чем я помогу вам, у меня нет ничего под рукой…

— Снимите противогаз, он давит плечо. В противогазе бинт… или сначала воды…—тихо говорил он пересохшими, почерневшими от пыли губами.— Вы берите мою шапку и зачерпните воды в реке.

Надя посмотрела на Василька. Мальчик, который очень было испугался при виде крови, почти совсем спокойно сказал: