Незабываемые дни

— А вот мне рассказывали, что у вас в городе было несколько взрывов, и на аэродроме, и в эсэсовской столовой, и на электростанции… Неужто все это шутники делают?

— Об этом я тоже слыхала, Надя. Но…—Галя сделалась серьезной, озабоченной.— Это, Надя, подпольщики работают. Взрослые люди. Герои. Им все нипочем, они ничего не боятся, да они, видно, и не одни, их много. Они, Надя, коммунисты, наверно, отважные. Это настоящие люди, с такими, кажется, каждый человек пойдет на любое дело, против врагов…

— А ты? — ребром поставила вопрос Надя, но, заметив, как задумалась Галя, сочла нужным смягчить вопрос, свести его к шутке: — Я шучу, Галя. Разве нам, женщинам, думать о таких делах?

— А ты не шути. Я многое видела за это время, многое пережила. Вот живу, работаю. Разве это жизнь? Тебя унижают, ругают, насмехаются над тобой. А случается, какая-нибудь пьяная харя еще пристает со всякими гадостями. И каждый день, каждый день выхваляются, что они хозяева здесь, а мы… мы должны рассчитывать только на их милость. И каждый день кровь, кровь, кровь… Боже мой, боже, сколько они крови на-» шей пролили! Разве можно жить так дальше? Лучше умереть, чем видеть все это. И если бы знала таких людей, настоящих, пошла бы за ними на все, на все… На смерть бы пошла, если бы это… на погибель врагам, Я вот рассказывала тебе об одним человечке, что мне яд предлагал… А такие предложения, ну такого порядка, мне и другие делали. Мне временами казалось, что были среди них и наши… Сердцем чуешь своего человека, по» глазам его видишь… Но отказывалась, ругалась, даже угрожала: подавайся, подавайся, говорю, пока в СД тебя не сдала. Помню слова одного на мою угрозу… И теперь в ушах стоят: подожди, подожди, мы припомним тебе, поганка, все немецкие виселицы… А у меня сердце обливается кровью, слушая такое, чувствую, что и у него кровь кипит от ненависти… ко мне… Ты думаешь, мне охота в немецких невольницах ходить, проклятья своих людей слушать, на их мученья смотреть?

— Я не думала и не думаю этого, Галя. Одно тебе скажу: и действительно не слушай ты слов и всяких там* предложений незнакомых. Так можно в большую беду попасть.

— Я и говорю об этом…

Еще долго, за полночь, тянулась беседа двух сестер, разлученных войной на несколько месяцев.

14

Утром Надя и Андреев ехали на грузовике за город. Об этом Игнат позаботился. Он наконец убедил их, что это самый лучший и надежный способ добраться до места. С завода, на котором работал Игнат, ехали машины за строительным лесом. На машинах рабочие, среди них несколько человек, видимо не имевших непосредственного отношения к строительным материалам. Возможно, такие же самые, как Надя и комиссар. Но их никто не спрашивал: куда и по какому делу. Машины останавливались раза два: раз перед мостом, второй раз на скрещении дорог. Сонные полицаи выползали на шоссе и, попав на морозный вьюжный ветер, торопливо проверяли пропуска, чтобы поскорей снова забраться в теплые бункера, в тихие дзоты. Отъехав примерно пятьдесят километров от Минска, машины свернули в сторону на лесную дорогу. Скоро последняя машина отстала, остановилась. Шофер, высунувшись из кабинки, немного торжественно отдал команду: «Которые не за стройматериалом, пожалуйста, приехали. Подавайтесь вон той просекой, попадете в деревню. Привет там, и одним словом!…» А что «одним словом», он, от полноты чувств, так и не сказал.

Спустя полчаса Андреев и Надя нашли нужную хату. Вошли в сени, постучали. Когда дверь открылась, спросили, не здесь ли живет Герасим, который бёрда делает.

— Дед Герасим тут. Заходите!

Женщина, открывшая дверь, громко позвала:

— Папа, а папа, к вам люди пришли, спрашивают.

На печке послышался кашель, затем из-за трубы показалась всклокоченная седая голова. Еле превозмогая кашель, от которого тряслись редкие клочья бороды, старик поздоровался, потом начал жаловаться:

— Не вовремя, люди, пришли вы… Позавчера простыл я в лесу, так, знаете, и на печке места себе не нахожу. Дочка малиной все поит, может, оно и пройдет. Да вы раздевайтесь и обогрейтесь. Все равно до ночи дороги вам нет, перейти железную дорогу днем трудновато, лишний риск. Раздевайтесь и отдыхайте пока. А мы что-нибудь придумаем, чтобы провести вас. Сам, как видите, не могу. Доченька, дома Лявонка?

— А где ему быть?

— Так ты уж сбегай, предупреди, что вечером люди придут. Он и так послушает, если скажете ему, что послал вас дед Герасим. Но предупредить не мешает никогда.

Спускались ранние зимние сумерки, когда Надя и комиссар зашли к Лявонке. Три мальчугана — меньшему лет пять — хлопотали возле чугунка, ели горячую картошку.

— Где тут дядька Лявон?

Мальчик лет двенадцати удивленно глянул на них, довольно строго проговорил:

— Какой дядька, Лявон и есть я сам.

Тут он набросился на среднего мальчика, огрев его ложкой по руке:

— Не ройся, говорю, не ройся, бери подряд, вот дитя непутевое!

«Непутевое дитя» скривило рот, приготовясь заплакать, но, заметив строгий взгляд брата, успокоилось, осторожно взяло картофелину и, перекидывая с ладони на ладонь, стало торопливо чистить ее.