Незабываемые дни

— Что, что? Может, и мое слово тебе не лишним будет. Вы собираетесь поездом дальше ехать? Не советую. На этом участке лютуют эсэсовцы, можно в их лапы попасть. Нужно будет пробираться по шоссе или проселками.

— Почему ты думаешь, что мы к партизанам?

— Однако и хитрущая ты, как всегда!

— Однако и мальчишка ты, как всегда! — засмеялась Надя.— Ну, иди, иди, Игнатка, иди домой. А я долго задерживаться не буду. А если запоздаю, то заночую.

Через несколько минут она попала в объятия сестры. Стояли в коридоре, крепко обнявшись, молчаливые, сосредоточенные. В полумраке всматривались друг другу в глаза, будто каждая скорей хотела узнать, что случилось, те ли это глаза, которые были раньше, которые смотрели на тебя с сестринской лаской и сочувствием.

Первая спохватилась Галя:

— Чего же мы стоим? — и повела куда-то налево, в небольшую комнатку.

Вечерний мрак быстро сгущался, а они все говорили, не могли наговориться. Вспоминали детство, веселые дни юности, родственников, знакомых.

— Ах, Надя, Надя, если бы ты знала, как мне бывает временами тяжело. Так тяжело, что и высказать невозможно. Не с кем ни посоветоваться, ни поговорить по-человечески, мыслями поделиться. У нас в клубе народ все чужой. Среди официанток только несколько минчанок, а то все немки и еще разные привезенные. За каждым шагом твоим следят, к каждому слову прислушиваются — а хорошо ли ты сказала или нет. А тут еще собираются меня перевести в горничные к их главному начальнику, к Кубе.

— А почему тебя?

— Мне не раз приходилось обслуживать ихние банкеты и разные приемы, ну, видно, понравилась им моя работа.

— А если ты не захочешь пойти?

— Как это не захочешь? Тебя насильно туда потащат, очень будут спрашивать твоего согласия! Куда прикажут, туда и пойдешь.

Разговор затянулся, хотя Надя на вопросы Галины отвечала не очень охотно:

— Устала я с дороги, сестра, тебя послушать охота., а самой говорить тяжело, да и новостей особых у нас нет.

Однако рассказала о событиях в деревне, о пожарах, расстрелах, о гибели старой Силивонихи.

— Я вот хочу спросить, Галя: о партизанах ты не слыхала?

— Почему не слыхала. Офицеры часто о них говорят, конечно между собой. Нам же говорить о партизанах запрещено. Партизан очень часто казнят у нас в городе…

— А как партизаны расправляются с фашистами, ты не слыхала?

— Слыхала, Надечка, слыхала… Здесь, в самом городе, немало офицеров убито.

— А за городом?

— Тоже… слухи ходят. Говорят, много их, партизан,

— А кто руководит ими?

— Ну что ты спрашиваешь у меня, будто у маленькой? Разве я не понимаю?

Уже ложась спать, Надя спросила об Игнате:

— Что-то он обижается, — может, не поладили чего? Галя на минуту смешалась. Видно, отвечать на этот вопрос ей было неприятно.

— Видишь ли… Признаться, так я последний раз просто выгнала его и сказала, чтобы он и не думал больше заходить ко мне на квартиру.

— По какой же это причине?

— Причина простая. Мальчишка он еще, в голове ветер гуляет… С авантюрами разными носится. Может, это и не авантюра, может, просто поиздеваться надо мной захотел. Приходит однажды, ну, разговор о том о сем, как живет и работает, как скучает по родным, не зная о них ничего… Одним словом, самый обычный разговор. А потом сделал такие серьезные глаза и говорит: «Мы с тобой, Галя, если договориться как следует, половину — не меньше — минских офицеров могли бы пустить на воздух».

— Ну и сумасшедший! — улыбнулась Надя.

— Не сумасшедший, а просто мальчишка! Я только спросила у него, как же это мы будем их на воздух пускать, а он говорит: «Я тебе, говорит, бомбочку принесу…»

— А ты что?

— Что? Выгнала, и все..– — А он?

— Видно, в самом деле обиделся. Надулся, что-то проворчал и ушел… С тех пор и не заходил.

— Так говоришь, мальчишка?

— Конечно. Разве серьезный человек полезет с такими предложениями? Я тебе говорила, за мной следят. Ко мне один подкатывался уже, отраву давал… Всыпь, говорит, в суп им. А мне еще раньше о том человеке сказали, что он в СД работает. Он в другой столовой двух наших девчат подговорил. Те и послушались. Через несколько минут их арестовали, повесили… Я на такого человечка, когда он мне сделал предложение, сразу заявление шефу столовой. И что ты думаешь? Теперь он у нас в клубе обедает, в полной эсэсовской форме. Надо мной еще насмехается, зубы скалит. Вот они какие бывают, предложения.

— Разве и Игнат таков?

— Нет, что ты… Но не стоит ему ходить вокруг меня, еще заподозрят хлопца, а он по глупости может и в беду попасть. Разве это серьезно? Придумал мальчишеским умом — и на тебе: бери бомбу…

— Чудак, в самом деле чудак.

— Только упаси тебя боже говорить Игнату об этом. Я ведь не хотела его обижать, а только добра ему желала, чтоб с такими шутками не лез ко мне.

— А если он, Галя, не шутил? Ну, понимаешь? Может, и в самом деле всерьез он, может, от людей, которые против немцев, делал тебе предложение? Может, с поручением от партизан… к тебе приходил?

— Что ты, что ты говоришь? Это у него фантазия, от своей дурацкой выдумки… Чтоб Игнат да на что-нибудь серьезное пошел? Где ты видела? У него, молокососа, только шутки еще на уме.