Незабываемые дни

Но Любка убеждала, упрямо стояла на своем, и Ганс начал утешать:

— Ничего нет страшного, если даже арестовали. Если бы я знал, что там твоя мать, я никогда не позволил бы…

Она не слушала его, спрашивала:

— Что будет с ней?

— Что будет? Да ничего. Ее… вышлют в какой-нибудь город. Все же она виновата перед немецкими властями, она прятала коммунистов, партизан.

— Откуда это известно?

— Откуда? Это не имеет особого значения. Известно, и все. Да ты не волнуйся.

Она и не волновалась. Пьяному трудно волноваться.

16

Когда Заслонов впервые пришел в депо, некоторые рабочие по старой памяти поздоровались с ним, как обычно:

— Добрый день, товарищ начальник!

Вместо ответа на приветствие он обратился к ним со словами, которые одни сочли приказом, другие имели основание считать просьбой.

— Минуту внимания! — сказал он.— Давайте навсегда условимся, чтобы у нас не было лишних недоразумений. Вы, я думаю, хорошо знаете, где находитесь и где работаете. Никаких товарищей здесь нет. Так что прошу, господа, не забывайте об этом.

Рабочие молчали, опустив головы, стараясь не встретиться взглядом с глазами своего бывшего начальника,— они теперь совсем его не понимали.

— И еще об одном хочу предупредить: вы знаете мои требования к рабочему, к работе. Они остаются неизменными: работать на отлично, работать добросовестно… Поняли?

— Поняли…— мрачно ответили рабочие. И только один из них не обращал особого внимания на слова начальника и с подчеркнуто независимым видом возился около паровоза, постукивал гаечным ключом. Это был долговязый хлопец с ленивыми движениями, с густыми ресницами, из-под которых выглядывали узкие щелочки глаз, заплывших жиром.

Поведение рабочего взорвало Заслонова. В одно мгновение он был возле него, резким движением вырвал ключ из рук.

— Ты что? — сдерживая себя, спросил он.

— Я ничего…—хлопал парень глазами.

— Я привык, если обращаюсь к рабочим, чтобы они слушали меня.

— А-а… что ты… мне… за начальник? — растерявшись немного, переспросил долговязый.

— Руки по швам, грубиян!

Почувствовав в словах Заслонова начальнический тон, рабочий опустил руки.

— Ты что туг делаешь?

— Ремонтирую вот.

— Что ремонтируешь?

— Да вот крейцкопф приказано поправить. Я и поправил.

— Поправил?

— Я же говорю…

— Ну, посмотрим!

Заслонов пощупал крейцкопф, постучал по нему молоточком, проверил ползуны. Даже ухо неопытного человека почувствовало бы бренчание металла, которое бывает тогда, когда части машины не подогнаны как следует одна к другой, сделаны наспех, для отвода глаз.

— И это называется ремонтом? Так разве подгоняют ползуны?

Рабочий молчал и хлопал глазами.

— Да за такой ремонт расстреливать нужно, негодяй. Ты своей работой подводишь всех нас под обух, и меня и вот их! — показал он на рабочих. А те стояли настороженные, сосредоточенные. Трудно было определить по их лицам, на чьей они стороне: сочувствуют ли начальнику или этому нескладному хлопцу, который сначала так дерзко вел себя, а теперь стоял совсем растерянный и тупо поглядывал из-под нависших прядей волос, прикрывавших его низкий лоб.

— Ты давно здесь работаешь?

— Недавно, господин начальник.

— А слесарем давно?

— Слесарем? Та-а-ак… Учился…

— Какой же идиот поставил его на такую ответственную работу? — спросил Заслонов, обращаясь уже ко всем рабочим.

В эту минуту за его спиной появилась кургузая фигура шефа депо господина Штрипке.

— Знакомитесь с работой, господин Заслонов?

— Какая же это работа? Это не работа, а вредительство. Вот полюбуйтесь! Видите, что он наделал?

Штрипке в оба глаза смотрел на деталь, которую показывал ему Заслонов, для вида потрогал ее рукой. Наверное, есть основания, если этот русский инженер-паровозник так возмущается. И шеф депо счел за лучшее согласиться с ним, а заодно и разнести рабочего:

— Ах, ты ест шволяч, такая шволяч!

Он угрожающе тянулся к его лицу с кулаками.

— Я научу тебя работать как следует. Ты совсем не выполняешь приказаний о хорошей работе.

И вдруг, будто в отчаянии махнув рукой, тихо проговорил Заслонову:

— Мы с ним разберемся. Прошу, господин инженер, в контору.

Когда они выходили, кто-то из рабочих начал подтрунивать над неудачником:

— Вот это, брат, начальник! Его на мякине не проведешь. Нет…

Разгорелась дискуссия о Заслонове. Разные были мнения, догадки, хотя о тех догадках и не говорилось вслух. Даже те, которые стали на сторону долговязого неудачника, чувствовали, что они защищают его как бы для формы, для вида. Ни у одного рабочего не лежала душа к нему. И откуда он взялся, и зачем пришел — никто хорошо не знал. Сам говорил, что работал когда-то в брестском депо. Но рабочие, у которых были там знакомые, скоро уличили его в самой обычной брехне.

— Я болел, видите, память совсем ослабела, все фамилии забыл.

— Это бывает! — иронически поддакивали рабочие и, наблюдая за его слесарской работой, спрашивали:

— Видно, через болезнь ты и работу забыл?

Если парень отмалчивался, его оставляли в покое:

— Дело не наше, начальническое. Поставили его на работу, он за нее отвечать и будет.

В конторе господин Штрипке вкрадчиво спрашивал Заслонов а:

— Ну, какое ваше впечатление о депо?