Незабываемые дни

— Ну, ну, держись, Воробей, а то не клевать тебе коноплей! — засмеялся и Заслонов, приглядываясь к рабочему хитрым сощуренным глазом.— Ну как там у вас?

— Подтягиваются, Константин Сергеевич, собираются. Почти вся группа в сборе, в городе, у знакомых пока что приютились.

— Хорошо. Передай, чтоб не все разом. По одному, по два.

Услыхав стук в дверь и впустив посетителя — это был Шмульке,—Заслонов приказал рабочему:

— Как сказал уважаемый господин Штрипке, с завтрашнего дня становись на работу. Но смотри, чтоб работа, как говорится, горела в руках.

— Слушаю, господин начальник! — И рабочий, простившись, покинул контору.

— Как вам нравится этот Воробей? — спросил Заслонов у Шмульке.

— Неплохой рабочий, господин Заслонов. Водокачка гудела в его руках. Как игрушка была водокачка, не то что теперь. Так запустили, что иногда и воды не хватает, приходится из реки брать, на мост паровозы гонять.

— Все это так, господин Шмульке… Но мне хотелось бы вот о чем попросить вас: вы когда-то жили неподалеку от него, почти соседями были. А что он делал эти месяцы, где был, мы не знаем. Стоит ближе поинтересоваться, присмотреться, что за человек он теперь.

— Конечно, господин инженер, я поинтересуюсь…: Но, видимо, вы мне иногда не совсем будете доверять. Вы, вероятно, не забыли, что я остался тогда… Выходит, не выполнил вашего приказа…

— И водокачку помешали взорвать?

— Ой, не говорите. Действительно так…

— А вы не очень волнуйтесь. Я на вашем месте сделал бы то же самое. Ведь это просто патриотический поступок, достойный всяческого восхваления и, если хотите, прославления. Вы немец и поступили в данном, случае, как и надлежит сыну своей отчизны…

Шмульке слушал, молчал. Как хотелось ему поделиться с инженером некоторыми своими мыслями, которые он скрывал даже от собственной жены! Но рискованно в такое время откровенничать. Никак не понять этого человека, его поведения, поступков, наконец, смелости такого внезапного прихода к немцам.

Он решился было сказать что-то, но… только вздохнул.

— Почему вы вздыхаете, господин Шмульке?

— Да веселого мало, господин Заслонов. Трудновато жить. Если бы я один был, как вы, к примеру, тогда и заботы мало. Но ведь семья. Трудно теперь жить с семьей на наши заработки.

— Ну что вы, господин Шмульке? Я просто поверить не могу. Вы немец. Порядки теперь немецкие. Законы немецкие. Власть ваша. Армия ваша. Теперь вам жить да жить. Вот нам, русским, конечно, трудней. И это естественно. Что ни говорите, а мы завоеванный народ.

— Да-а-а…— вздохнул только Шмульке и, чтоб уклониться от ответа и вообще от всего этого не совсем приятного разговора, спросил: — Скажите, господин Заслонов, как нам быть с бронзой и свинцом? На складе не осталось ни килограмма.

— Кстати, господин Шмульке, я осмотрел сегодня ползуны, которые поставил тот негодяй на крейцкопф. Кто дал приказ заменять медь черт знает чем?

— Это было сделано, извините, господином шефом…— замялся Шмульке.

— А он разве не знает, что это нельзя делать?

— Он, возможно, и не знает… Но если бы знал, ничего лучшего не придумал бы,— лишней меди, как я говорил, у нас ни грамма. Господин шеф принимал некоторые меры, просил, чтобы ему оставили медный лом, собранный у населения. Но господин комендант не разрешил. Более того, он приказал забрать медный лом на паровозном кладбище — все паровозы ободрали, от арматуры до последнего вкладыша, гайки. Господин комендант требует медь на снаряды, патроны, танки.

— А господин комендант понимает, что медь нужна и паровозу?

— Возможно, господин комендант и знает. Но у господина коменданта свои мысли, планы. У господина коменданта свое начальство, приказы.

— Да-а-а… господин Шмульке. Дела у нас в депо —: курам на смех. Но мы подтянем депо, господин Шмульке, внесем ясность в паровозное дышло. Как вы думаете, внесем? Вот мы с вами,— вы же отличный слесарь, мастер на все руки? Вытянем, думаете?

— Я что? Мое дело, господин инженер, маленькое. Что прикажете, то и сделаю. А вы все можете, у вас всегда получается так, что и не заметишь, а дело пошло.

Заслонов задумался на минуту, потом спросил, медленно подбирая каждое слово:

— Мне хотелось бы… спросить у вас, господин Шмульке. Чем… объяснить, что ваши соотечественники… немцы… люди, которые по праву могли бы гордиться многими достижениями своей культуры — я говорю, конечно, о прежнем времени,—люди, которые считали себя выдающимися… техниками, организаторами… Одним словом, вы помните, как иногда у нас говорили, что немец и обезьяну выдумал. Так вот эти самые люди за несколько месяцев не могли привести в человеческий вид не такое уж сложное предприятие, как наше депо, наша станция.

Ссутуленная фигура Шмульке говорила о его полной растерянности. У него даже пот выступил на лысине.

— Это вы совершенно правильно, господин Заслонов, относительно обезьяны. Но должен вам сказать, не в обезьяне одной дело, не в ней беда. Вся беда в том, что кроме обезьяны, извините меня, они изобрели еще… Холера бы их взяла, что они выдумали! Ну вы понимаете меня…