Незабываемые дни

Но вот уже несколько дней не до рыбы Силивону. Что-то несусветное творится кругом. С запада идет война. И если в первые дни были только слухи о ней, которым не хотелось верить, то теперь это были уже не слухи. О войне писали в газетах, о ней говорили по радио, о ней говорил в колхозе сам председатель, сын Силивона. И если позавчера с запада еле-еле доносились глухие раскаты орудийной стрельбы, то вчера и сегодня с самого утра воздух аж дрожал от орудийных ударов, раскаты которых долетали откуда-то слева, с верхнего течения реки. Силивон вместе с другими колхозниками был вчера на большаке и своими собственными глазами видел огромное движение на дороге. Красноармейские части — и на машинах и пешком — продвигались на север, к городу. А сегодня утром говорили, что наши части идут уже обратно, к мостам, которые ниже по реке. Утром же передали приказ, чтобы как можно скорей перегнали колхозный скот на тот берег реки. Стадо хотели погнать лесной дорогой на мост, но от людей узнали, что моста уже нет, сгорел; погнали берегом, по лесу. Ниже были броды, там удобно наладить переправу. Можно переправить скот и на пароме, но это было бы очень медленно. Однако сын приказал Силивону, чтобы он не отлучался от парома на случай настоятельной нужды.

Силивон сидел на охапке сухой осоки и, чтоб не терять напрасно время, выстругивал зубья для граблей, усердно скреб их толстым стеклом. Зубья выходили из его рук будто точеные. И такие прочные получались грабли — года по три служили. И сено сгребали, и в копны складывали, и ранней весной в проворных женских руках ровняли гряды на огороде.

Силивон мастерил зубья, но мысли его были далеко от граблей, от покоса.

Уже солнце начало клониться за высокие стройные елки, потемнели дубы на другом берегу. На вершине огромного дуба стоял на одной ноге задумчивый аист. Одна половина его была в тени, другая ярко золотилась, сверкала на солнце. С реки потянуло сыростью, кое-где над кручей поднялись первые полоски тумана. Зябко пожав плечами, Силивон набросил на себя кожушок и, швырнув в сторону дубовые бруски, из которых мастерил зубья для граблей, зашагал наверх, на кручу, чтоб собрать сучьев для костра. В это время донесся до него чей-то голос:

— Гей, паромщик, давай переправу!

Силивон увидел на другом берегу кучу людей. Один стоял возле самой воды и махал рукой:

—. Чего стоишь, паром давай, Силивон!

«И кто это мог быть с того берега в такой час? Должно быть, знакомые, если зовут по имени…» — подумал старик и медленно зашагал к берегу на паром. Когда старая посудина стукнулась о мокрые горбыли причала, из-под ближайшего дубка вынырнули две машины и, поперхнувшись раз-другой дымком, тихо вкатились на паром. За ними взошли человек пять в гражданской одежде. У некоторых из них были короткие ружья. Точно такие же видел Силивон у красноармейцев, проходивших по большаку. Проворные шоферы, соскочив с машин, помогали Силивону отвязывать концы веревок, которыми была привязана посудина к причалу. Когда паром плавно отчалил от берега и люди взялись за канат, к Силивону подошел человек в сером пиджаке, в легком летнем пальто.

— Что, не узнаешь старых знакомых, Силивон Сергеевич?

Силивон смотрел на крепкую, коренастую фигуру стоявшего перед ним человека, на широкие плечи, которым, казалось, был тесен старый пиджак. В карих глазах крепыша светилась не то хитринка, не то легкая улыбка. И вместе с тем были на его лице печаль, следы глубокой внутренней боли.

— Так не узнаешь, Сергеич?

Старик силился вспомнить, хмурил седые брови, напряженно морщил и без того морщинистый лоб и смотрел растерянно, как бы виновато:

— Что поделаешь с памятью этой, стала как решето дырявое…

— Ну припомни праздник урожая, прошлогодний.

— Ай, божечка! Так это же Василий Иванович! Из области? Еще сына моего поздравляли с орденом… Тогда и дочка была у меня в гостях, та, что в городе, за военным… Где они только теперь?

Смолкли. Каждый думал о своем. Силивон вспоминал прошлогодние события, как справляли праздник урожая, приуроченный к десятилетию колхоза. Несколько колхозников получили награды. Приехало много гостей из других колхозов. Были гости из района и области. Хорошо тогда погуляли, был праздник, всем праздникам, можно сказать, праздник…

Машины спустили с парома и поставили их в густой сосняк над кручей. Все присели возле костра, разложенного Силивоном, отдыхали, перебрасывались редкими, скупыми словами.

— Видно, здесь и заночуем. Шоферы которые сутки без сна…— будто ни к кому не обращаясь, проговорил Василий Иванович.

Силивон старательно чистил сухой травой свой чугунок.

— Я вам картошечки сварю, товарищи, горячий ужин все же пользительней. А если у вас есть котелок, то можно и чаю приготовить,— говорил Силивон, очищая картошку. Короткий ножик-обломок ловко ходил в его руках.

Заметно было, старик все порывался спросить о самом важном, что волновало его, не давало покоя. Но он сдерживал себя, не желая говорить при людях, которых не знал. И только когда все остальные отправились к реке, чтобы чуточку смыть пыль, Силивон торопливо спросил: