Незабываемые дни

Постебунчик побледнел, бросился к столу:

— Родненькие, дорогие, да что же это такое? Какой же я изменник, провокатор? Я чистую правду скажу… Ну обманывал я вас, все думал, что вспомню шифр… Шифр я забыл, когда от немцев убегал, очень уж напугался…

—. Эх ты… Поцелуйчик! — презрительно сказал Бохан, припомнив его радиограммы. Не знал Бохан, что это слово прилипнет к человеку и станет второй его фамилией.

Соколич укоризненно посмотрел на ссутулившуюся фигуру, покачал головой:

— Выходит, ждали мы тебя как человека, надеялись, а ты подвел нас. И кто же тебя за язык держал, что ты не мог сразу признаться, как это сделал бы каждый честный человек…

— Стыда боялся, Василий Иванович. Думал, что вспомню и все пойдет как следует.

— Однако почему ты все на поцелуи налегал в своих, с позволения сказать, радиограммах?

— Думал я, думал, Василий Иванович, и ничего лучшего не мог придумать, все на один копыл выходило…

Постебунчику пришлось немного посидеть в специальной землянке, которую называли изолятором. И за свою провинность, и вообще, пока наладится постоянная связь и окончательно все выяснится.

К Соколичу вызвали Сашку.

— Так вот, Александр Петрович, должны мы с тобой решить важное государственное дело. Радиограмму ты можешь послать?

— В любую минуту, товарищ командир. Правда, не в любую, а в назначенное для этого время. Ну, а если что срочное, так постараемся как-нибудь вызвать Москву и теперь. Давайте шифровку, я сейчас…

— А без шифра, скажем? — лукаво посмотрел на него Соколич.

— Что вы, товарищ командир! За радиограмму без шифра я отвечаю головой, под расстрел иду…

— А можешь ты представить себе такой случай: с напарником случилось несчастье, ну, заболел, скажем, или погиб. Что же тогда делать тебе как радисту?

Сашка на минуту задумался.

— Видите, инструкция предусматривает и такие случаи,— сказал он.— Если какое несчастье — я временно перехожу на аварийный шифр, который знаю только я. Но это разрешается в самых крайних случаях.

— Такой случай и вышел. Переходи на аварийный.

Вскоре Соколич и Сашка зашифровали короткую радиограмму в Москву с просьбой выслать нового шифровальщика.

Дня через три приземлился с самолета ночью новый шифровальщик, а вместе с ним опустилось и несколько грузовых парашютов. Мешков восемь было набито патронами, автоматами, медикаментами. Среди разного груза — четыре противотанковых ружья.

Постоянная радиосвязь с Москвой была для штаба и для всех партизан настоящим праздником. По такому случаю Соколич сократил срок наказания Постебунчику. И когда того выпустили на свободу, объявив, что ему закатили строгий выговор, Постебунчик прибежал как одержимый в штаб. Крикнул еще с порога:

— Все, все вспомнил, до капельки. Это же надо тогда, такое затемнение на меня нашло.

Соколич улыбнулся:

— Что ж, просветляйся теперь после затемнения. А шифр твой уже ничего не стоит. Пока ты сидел, и шифр твой устарел. Да и новый шифровальщик теперь у нас. Но не горюй, дело и тебе мы найдем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Еще в конце февраля Слышеню послали в город. Оттуда шли тревожные вести: партийное подполье переживало если не кризис, то, во всяком случае, большие трудности. Один за другим происходили провалы, погибло несколько товарищей, специально оставленных обкомом для подпольной работы. Разгромлены две подпольные группы в центральном районе города, арестованы многие члены подпольного горкома.

По всему было видно, что в подполье пролезли гитлеровские лазутчики и «работают» там, истребляя лучших людей. Нужно было действовать быстро и решительно.

Слышеня — сравнительно молодой работник обкома. Лишь незадолго до войны он был назначен заведующим транспортным отделом. В городе его еще мало знали, если не считать район железнодорожного узла, где он за короткое время успел хорошо познакомиться со всем активом, с наиболее известными людьми транспорта.

Поскольку Слышеню мало знали в городе, поэтому и решили послать туда именно его. Он остановился на одной из глухих уцелевших улиц на окраине города в домоуправлении, которое стало, по существу, явочной квартирой. А спустя несколько дней он носил в кармане документы рабочего столярной мастерской, организованной с разрешения городской управы группой «кустарей», Артель вырабатывала кое-какую мебель. Вскоре крупный немецкий госпиталь предложил артели работать только по его заказам. Посоветовались «кустари» и единодушно согласились на такое предложение. Артель начала делать гробы и заслужила такое доверие у гитлеровцев, что заказы посыпались и из других городов. А потребность в продукции особенно увеличилась во время боев под Москвой: в городе не успевали размещать эшелоны раненых.