Незабываемые дни

Никогда не было так оживленно в штабной землянке, как после этих слов Соколича. Все окружили его и словно на дивное диво поглядывали на конверт, на бумагу, которую Соколич медленно развертывал на столе. Все всматривались в знакомые фиолетовые буквы штампа, в ровные строчки машинописи, в знакомую всем печать ЦК. Кое-кто пощупал конверт, сургучные печати, немного потресканные, выщербленные.

— Вот это да-а…

— Глядите, и подпись Пономаренки!

Это была обычная путевка шифровальщика и радиста, присланных в распоряжение партизанского штаба Соколича.

Не сказать, чтобы очень смело переступил порог землянки Постебунчик. Увидя довольно большую группу людей, заметно растерялся. Присматривался ко всем сквозь толстые стекла очков, отыскивая Соколича.

Встретили его шутками:

— Ну, как там за облаками, Корней Степанович?,

— Все в порядке, полный ажур.

— Однако давайте о деле, Корней Степанович,— прервал шутки Соколич.— Радиограмму отослали?

— Отослали, товарищ секретарь.

— Ответ есть?

— Есть и ответ. Вот он, пожалуйста.

Постебунчик протянул Соколичу сложенный вчетверо листок бумаги. Если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за ним в этот момент, вероятно, заметил бы, что ведет Постебунчик себя не совсем спокойно. Он двинулся было вперед, даже рот открыл, собираясь сказать что-то важное. Но Соколич начал уже читать, и Постебунчик застыл на месте.

«Посылаем сердечный привет командиру партизанских соединений Минской области товарищу Соколичу, командирам и комиссарам, партизанам и партизанкам. Радиограмму вашу получили. Поздравляем с боевыми успехами, желаем и в дальнейшем счастливых побед над лютым врагом. Обнимаем и целуем всех вас. Центральный Комитет Коммунистической партии большевиков Белоруссии».

— И все? — спросил Соколич, повернувшись к Постебунчику.

— Все, товарищ секретарь! — торопливо ответил он.— Мне можно идти?

— Идите.

Землянка постепенно зашумела, наполнилась голосами.

Все, как на сходке, говорили сразу, обменивались мнениями, воспоминаниями, спорили.

У всех было радостное, приподнятое настроение.

И все же каждый из присутствующих — а это видел Соколич — испытывал какое-то смутное чувство растерянности. Почему? На этот вопрос вряд ли кто смог бы ответить,— трудно было выразить чувство, владевшее всеми. Даже как-то неудобно, казалось, говорить об ощущении разочарования, неудовлетворенности, оставшемся в душе после прочтения радиограммы ЦК. Не вязалась она с тем серьезным стилем, которым писались любые документы, директивы, инструкции, даже приветствия по поводу какого-нибудь важного события. Соколич закрыл заседание обкома и, оставшись один в землянке, долго ходил из угла в угол, обдумывая каждое слово письма.

9

Утро не принесло никаких перемен. В очередной радиограмме ЦК, переданной Постебунчиком Соколичу, ничего нового не было. Все те же сердечные приветы и поцелуи. Соколич злобно посматривал на Постебунчика, но, ничего не сказав, занялся очередными делами. Постебунчик вышел из землянки и сразу завалился спать.

Когда все это повторилось и на третий день, Соколич зашел к Бохану.

— Знаешь что, посматривай ты как следует за этими радиолюбителями, пока мы не разберемся с ними как следует в официальном порядке.— И тут же рассказал ему о радиограммах и о всех своих сомнениях.

— Да я и сам смотрю, Василий Иванович. Дело действительно принимает не совсем хороший оборот. Однако распутаем, не убегут, если что-нибудь такое… К тому же мне кажется, дело здесь куда проще, чем мы думаем…

На другой день Соколич позвал к себе членов обкома, оказавшихся в то время в штабе. Рассказал им о Постебунчике. Послали за ним. Но чтобы не вызвать никаких подозрений, послали тогда, когда наступило время принимать очередную радиограмму.

Вскоре Постебунчик стоял в штабной землянке, держа наготове сложенный листок бумаги.

— Принял? — спросил у него Соколич.

— Принял, Василий Иванович, вот, пожалуйста! — и он передал радиограмму.

— Читай, Бохан!

Тот читал, еле сдерживая улыбку. А когда дело дошло до известных всем поцелуев, в землянке раздался раскатистый хохот.

— Смеяться нечему! — сказал Соколич, вставая из-за стола.— Такими вещами не шутят, товарищи…—: И тут же обратился к Постебунчику: — Ты что же, негодяй, до каких пор будешь мудрить?

Постебунчик стоял ни жив ни мертв. У него дрожали кончики пальцев и судорожно передергивались губы.

— Товарищ секретарь, почему вы так разозлились?..

— По чьему приказу ты подался в провокаторы?

— Боже мой, неужели вы думаете, что я провокатор?

— А это что? Вот целуйся со своими радиограммами,— и он бросил ему в лицо листок бумаги.— Нашел перед кем дурака валять. Ты что, за идиотов нас принимаешь, думаешь обмануть этими твоими поцелуями?

— Господом богом клянусь: все правда, самая чистая правда…

— Ты господа не трогай, говори о себе.

— Ей-богу, правда! — И совсем уже безнадежно не проговорил, а прошептал Постебунчик: — Если не верите, так расстреляйте разве, одно мне осталось…

— Что ж, и расстреляем! Товарищ Бохан, пиши приказ штаба: Постебунчика Корнея Степановича расстрелять, как изменника Родины и провокатора…