Незабываемые дни

Новенькая с красным верхом и золотыми галунами кубанская шапка украшала голову вояки.

Свистун и приехал не так, как другие — кто пешком, кто на телеге, кто верхом на самодельном седле или просто на мешке сена вместо седла,— под ним был трофейный конь, отбитый у немецких артиллеристов, огромный, грузный, на нем бы только бревна возить. За Свистуном ехала целая свита: восемнадцать хлопцев, затылок в затылок, как один, все в кожаных пальто. «Свистуновские гусары» — так прозвали партизаны личную охрану их командира.

Свистун не успел и руки подать, как пошел сразу в наступление:

— Нехорошо так, старик! Соколич поморщился:

— Прошу придерживаться порядка, товарищ Свистун, вы в обкоме.

— Да бросьте эти пустяки… Мы же партизаны, товарищ секретарь.

— Тем более… Давайте без всяких «стариков». Что у вас там за обиды?

— Обиды не обиды, но должен я заявить решительный протест против того, как обходятся с моими партизанами,— снижая немного тон, проговорил он.

— В чем дело?

— Зачем вы арестовали трех моих партизан?

— За мародерство. Разве вы не знаете?

— Какое там мародерство? Люди воюют, жизни, можно сказать, не жалеют, а вы за курицу готовы человека расстрелять.

От Свистуна, говорившего все это с наигранным пафосом, сильно несло самогонным перегаром.

Соколич неприязненно посмотрел на него, подумал о причинах, которыми можно было бы объяснить такое нелепое поведение, и все не мог добраться до них. Человек как человек. Еще во время зимнего рейда он присоединился к партизанам Соколича со своим небольшим отрядом, который он вывел из одного западного района, где до войны был председателем райисполкома. И воевал во время рейда неплохо, и хлопцы были как хлопцы, честные, дисциплинированные. А здесь, когда дали ему небольшую, сравнительно спокойную зону, чтобы немного отдохнул и пополнил свой отряд, начал меняться человек: В его зоне одни леса, немцы не очень беспокоят. И увлекся разными несерьезными делами. Решил превратить свой отряд в кавалерийский. Раздобыл лошадей, начались поиски седел и кожаных пальто. Прямо беда навалилась на округу,— не было покоя ни одной деревне, ни одному местечку. Когда же не удалось добыть нужного «комплекта», обмундировал в кожанки и посадил на коней только свою охрану. Отряд по-прежнему остался при «пешем строе».

После кавалерийских увлечений Свистун занялся другими проектами. Поселив отряд в глухом, непроходимом лесу в построенных по ранжиру землянках, он завел бесчисленное множество должностей и бюро, пунктов, постов и т. д. В штабе отряда, в личной охране, в бюро пропусков, в пункте приема донесений, внутренней и внешней связи было занято более половины людей отряда. Когда ему сказали, что его выдумки ненужные и вредные, он не без вызова ответил:

— А что вы понимаете во всем этом деле? Вот организую полк, обучу его, а тогда увидите, как прогремим по всей Белоруссии… А то что это за организация у вас, настоящая кустарщина…

Над Свистуном посмеивались, пока подобные эксперименты не приносили особого вреда. Но они шли все глубже. То не нравились ему распоряжения обкома или командования, и он игнорировал их, то начинал, как говорил он сам, карательные акции против отдельных деревень, которые, по его мнению, не проявляли особого уважения к его отряду. Эти акции выражались в конфискации кур и поросят для нужд штаба. От активных выступлений против немцев Свистун уклонялся, всегда имея в запасе отговорку: отряд ослаб после зимних походов, ему необходима передышка и пополнение. Это, так сказать, официальная причина. А неофициально поддерживалась и такая теория: зачем из кожи лезть, всех немцев не перебьешь, партизан маловато, а их черт знает сколько, они вон куда залезли, скоро ли их оттуда выгонишь… Не лучше ли переждать, собрать силы и, когда армия погонит немцев, тогда и ударить по ним. Эта теория находила сторонников и в некоторых других небольших отрядах во время весеннего затишья, вызванного бездорожьем.

Обкому пришлось провести специальную разъяснительную работу, а вместе с этим «вправить мозги» и Свистуну.

Взволновала Соколича и еще одна история, связанная со Свистуном. С месяц тому назад Свистун откомандировал в областной штаб комиссара своего отряда, которого когда-то назначил обком. Это был скромный человек, примерный коммунист. До войны работал секретарем партийной организации торфяного завода, в первые дни войны получил тяжелое ранение под Гомелем, где участвовал в боях в отряде народного ополчения. Подлечившись, пошел в партизаны, хотя после ранения чувствовал себя неважно. Ему тяжело давались длинные переходы,— он сильно хромал на раненую ногу. Горячо взялся наводить порядок в отряде, наказал нескольких мародеров и трусов, решительно выступил против пьяных дебошей и самодурства командира и его дружков. Не прошло и месяца, как Свистун чуть ли не под конвоем отправил его в штаб вместе с рапортом, в котором развязно писал, что у него нет специальных машин, чтобы возить комиссара в походах и что его отряд не богадельня для калек и больных.