Незабываемые дни

Стояла темная майская ночь. Землю укрывали тучи, сквозь которые временами продирался месяц. Уже который раз штурман брался за карту, выверял по ней скупые ориентиры, которые можно было заметить на земле. То блеснет мутным зеркалом лесное озеро, то запетляет слегка прикрытая туманом речушка, то блеснут где-то далеко-далеко стальные нити рельсов. Штурман наконец подал команду летчику, и самолет пошел вниз.

Екнуло сердце у старшего пассажира, сидевшего в кабине. Пассажиров всего двое. Одному было лет под сорок, звали его Корнеем Степановичем Постебунчиком. Второй — совсем молодой парень, лет восемнадцати. По фамилии его — а был он Ивановым – почти никто не звал, а звали его просто Сашкой. И вот когда самолет пошел вниз, Сашка и глазом не повел: прыгать так прыгать. Нельзя сказать, что он был выдающимся мастером парашютного спорта, но раз пятнадцать или двадцать прыгал с самолета, когда еще был в парашютном кружке старших классов школы. Одним словом, ветеран, обжился в воздухе. Постебунчик был новичком в этом деле. Нельзя же всерьез принимать два тренировочных прыжка, которые пришлось ему сделать, когда он был на специальных курсах при Центральном партизанском штабе. Не легко дались ему эти прыжки. Но он ничем не выдал себя, самым бодрым голосом заявил начальству, что готов хоть сейчас снова в небо, хоть на семь или даже на десять тысяч метров… Держался человек. Над всем преобладало одно стремление — быть там, где воюют. В армию не брали, браковали по зрению: носил очки с толстенным стеклом. Ну, а здесь можно, тем более шифровальщиком при рации. Вся твоя забота — бумага и карандаш. И сам до войны был канцелярским служащим, работал в обкоме, в бухгалтерии. Только вот эти парашюты! И черт их выдумал на его голову. Не зря екнуло сердце у Постебунчика, когда самолет пошел на снижение. Он знал, что сейчас появится штурман и вежливо заставит их шагнуть в воздух.

И действительно, из кабины летчика показался штурман. Он подвел пассажиров к закрытым еще дверям, внимательно осмотрел крепления вытяжных парашютных шнуров. И когда самолет чувствительно покачнулся влево, вправо, штурман открыл дверь, слегка улыбнулся пассажирам, весело сказал:

— Ни пуха вам, ни пера!

Сашка прыгнул первый. Зажмурив глаза и помянув мысленно папу и маму, Постебунчик мешком кувыркнулся вниз.

Ну, а дальше пошло все как по расписанию. В ушах засвистело, даже дух заняло. Не успел разобраться, где небо, где земля, когда его сильно дернуло, выпрямило. И тут Постебунчик заметил, что его парашют будто выскользнул из-под самого месяца. Скользнул, а затем прикрыл его. Постебунчик припомнил все нехитрые инструкции и начал внимательно присматриваться к земле, стремительно летевшей ему навстречу.

Вскоре заметил внизу ровные черные полосы. Между ними что-то слегка белело, видимо дорога. Еще несколько секунд, и, зацепившись парашютом за сук высоченной березы, Постебунчик закачался на стропах. А до земли всего каких-нибудь метра полтора. Ну надо же! И раскачивался парашютист, и как только мог дергал за стропы, но хоть ты плачь.

— Закукуешь тут на березе, как кукушка…

Начал тихонько Сашку звать, но разве дозовешься его, если неизвестно, где сел парень. Конечно, нашел бы Постебунчик способ выбраться из беды, но тут подоспел Сашка. Подскочил, уцепился за ноги, потянул. Сук обломился, и Постебунчик мешком сел на песок, на самую дорогу. Стащили и 'парашют с дерева.

Пока прятали при скупом свете месяца парашюты в кусты, снова потемнело. Тучи заслонили все небо, начал моросить мелкий дождь. Обложило, видать, надолго. Была у парашютистов и карта. Попробовали в кустах при фонарике разобраться в ней, но где там. Хотя и знали район — им штурман сказал,— но никаких ориентиров, кроме большака с березами, вблизи не было. Хотя бы сарайчик какой-нибудь, или гуменце, или что-то человеческое — ничегошеньки, тьма тьмою. А мало ли таких большаков в районе!

Спрятали карту, прислушались к ночным звукам, принюхались,— может, дымком повеет. Но где это ночью печки топят!…

Шли понурившись, тяжело переставляя мокрые сапоги. Где-то далеко впереди боязливо замигал огонек. Мигнул и исчез. Потом отчетливо послышалось, как запел петух, к нему присоединились второй и третий.