Незабываемые дни

Именно потому он и согласился на предложение тетки Ганны. Согласился не только от страха. Может, у него, у Шмульке, и были кое-какие неправильные мысли в то время, когда рвались над станцией первые бомбы. Чего только не пережил он с начала войны! О чем только не думал! Не очень рад он был своим соотечественникам. Они называли его, Шмульке, фольксдойче, немцем второго сорта. Кто же они, эти Первосортные? Подлые убийцы, грабители…

Но эта женщина… Не провокация ли здесь?

Пожалуй, впервые в жизни Шмульке пошел на работу без завтрака. Не было времени, да и не хотелось лишний раз затевать разговор с женой. Вчера просто сказал ей, что не догнал старуху, и тут же утешил, что она еще когда-нибудь зайдет к ним.

… Сегодня у тетки Ганны было довольно-таки деликатное поручение. Она и прежде изредка встречалась с этой чернявой девчиной. Как звали девушку и где она жила, тетка Ганна не знала. Не успела она усесться на базарчике, как подошла чернявая купить у нее горсточки две щавеля.

— А молока разве не будешь брать? — спросила тетка Ганна.

— Вот неудача, посуду забыла.

— Беда невелика, я могу и на квартиру занести.

— Нет, что вы, не нужно, зачем такие хлопоты!

— А, какие тут хлопоты…—Тетка посмотрела на девушку, и та догадалась.

— Ну хорошо. Спасибо вам! Тут недалеко… Конечно, Ганна и не собиралась идти на квартиру.

Свернув в первую же тихую улицу, они пошли медленно.

— Вот что, девушка, должна передать тебе, чтоб ты была поласковее с этим самым… Цайтом…

— И все?

— Все. Ты уже сама там разберись. Так и сказали, чтоб была ты ласковая с Цайтом. Ну конечно, в меру ласковая. Так и сказали. А что дальше тебе нужно будет делать, о том передам в другой раз… Ну, так будь здоровенька!

Тетка Ганна исчезла в переулке. Вера зашла на квартиру, бросила в кухне свертки. Она так погрузилась в свои думы, что не заметила, как мать приготовила завтрак.

— Садись за стол, чего задумалась? — напомнила мать.

— Нездоровится что-то.

Вера думала о новом поручении. Если раньше к ней совсем не обращались оттуда, где жила ее подруга Надя, у нее появлялось ощущение, будто ее навсегда бросили в темное и глухое подземелье, откуда ей никогда не выбраться. И вот уже месяца два она время от времени слышит голос из лесного края. Вера выполнила несколько поручений. Догадалась передать туда кое-какие материалы, которые показались ей интересными и полезными для партизан. Это были списки некоторых учеников — выпускников школы, о которых узнала — из разговоров в конторе, из случайных реплик начальства,— что они самые активные, а поэтому и наиболее опасные для тех, кто живет сейчас в лесах.

После этого ощутимо изменилась жизнь Веры. Правда, она так же ходила на работу, так же выслушивала частые упреки матери, так же аккуратно выполняла поручения своего немецкого начальства. Но во взгляде уже исчезло выражение скорбной безнадежности.

Хорошее настроение Веры на какое-то время испортилось, когда однажды в расклеенной по городу партизанской листовке, в которой клеймились позором фашистские наймиты, как предатели Родины, среди их имен она прочитала и свою фамилию. Конечно, это больно ранило ее сердце, и она вдосталь наплакалась дома. Плакала не потому, что ей, наряду с другими перечисленными в листовке лицами, угрожали партизаны. Кто-кто, а она хорошо знала, почем} появилась ее фамилия в листовке. Но то, что ее имя могло стоять рядом с именами людей, запятнавших себя самыми гнусными делами, нарушало покой, приносило мучения.

Листовку прочитал и Вейс. Он поздравил Веру:

— Видите, видите, и вам угрожают эти бандиты!

— А что я им сделала? — с детской наивностью спросила она.

— Как что? Вы думали, что они мстят только виновным?

— Боже мой, я так боюсь..? Они же меня убьют…—-о и Вера заплакала так естественно, с таким отчаянием, что даже Вейс, которому чужды были тонкие переживания, посочувствовал ей.

Вскоре и Цайт, войдя в комнату и узнав о причине слез девушки, начал ее утешать.

— А не лучше ли было бы вам, уважаемая Вера, совсем перебраться в школу, нашли бы здесь для вас свободную комнатку.

— Нет, нет… Я прошу вас, не беспокойтесь обо мне. Я не бургомистр города, которому нужна специальная охрана.

Цайт и Вейс удалились в коридор. Зашли в кабинет Вейса.

— Вы держите ее обычной переводчицей? — спросил Цайт.

— А что я мог сделать, у меня не было других вакансий.

— Это называется, уважаемый Вейс, неправильное использование людей. Вы проверили ее, она имеет способности, образование, почему же не поручить более важной работы? И нужно поручить.