Приближался день, которого давно ждала и немного побаивалась Майка. И по мере его приближения она все больше и больше волновалась. Может быть, Майка, когда-то соврав Соколичу, не захотела остаться в его глазах обманщицей или были на то другие, более глубокие причины, но ей пришлось самым серьезным образом готовиться к важному событию в своей жизни: она собиралась стать матерью. Сначала это не мешало ее ежедневной работе в бригаде, и она даже не задумывалась серьезно о том, как все произойдет, что нового внесет материнство в ее жизнь, в ее работу. А работы было так много, что несколько месяцев прошло почти незаметно, она даже забыла на какое-то время о том, что ее ожидает, но грядущее само напомнило о себе, напомнило довольно решительно. Это случилось во время выхода на задание. Майка, которая никогда не чувствовала утомления, вдруг ощутила такую слабость, что вынуждена была присесть на землю — передохнуть и избавиться от противного головокружения. Это повторилось несколько раз. Товарищи, и в первую очередь подруги, сразу спохватились и, поняв все, запротестовали против ее выхода на тяжелое и сложное задание. Дело шло о разгроме одного полицейского гарнизона. Вмешался и сам Комар. Командование бригады отстранило ее от участия в операции, и Майку на телеге отвезли обратно в бригаду.
Все было так неожиданно для Майки, что она совсем растерялась и несколько дней ходила сама не своя. В минуты тяжелого раздумья и сомнений ей казался желанным любой выход из такого противного, по ее мнению, положения. Но время колебаний, сомнений вскоре прошло, уступив место тихому и радостному ожиданию того, что неотвратимо должно было произойти. Подруги окружили ее заботливым вниманием — сочувствовали ей и втайне от хлопцев — не им об этом знать — готовили небольшое приданое ее будущей крохе. Они проявляли исключительную находчивость, а порой немалую отвагу и ловкость, когда, идя разведчицами в местечки и поселки, занятые вражескими гарнизонами, добывали при случае кусочек ситца или полотна на пеленки и на всякие другие нужды. Майка даже повеселела, стала той же прежней, живой, никогда не унывающей зачинательницей самых разнообразных дел в бригаде.
Она выдержала несколько острых дискуссий с Комаром. Ему хотелось иметь сына, и он говорил об этом так, будто сын был уже в пеленках. Майка спорила:
— От мальчиков одни неприятности… Они только и знают, что штаны рвать и бросаться в драку. А у меня будет малюсенькая, вот такая курносенькая дочушка.
— Только попробуй…,—шутил Комар,—я порву все дипломатические отношения с тобой. Оставлю обеих — и тебя и ее.
— А это уж как себе хочешь…— безразлично бросала Майка.
Их дискуссию прекращала тетка Палашка, близко к сердцу принявшая судьбу Майки.
— Об этом грех спорить! — категорически заявила она.— Что бог пошлет, тому и рады будете. Нечего заранее заказывать,
И вот несколько дней Майка в госпитале. Какими длинными становятся дни, когда ты без работы, без определенных обязанностей.
А тут подоспели такие события, что и на месте не усидишь. Наступление советских войск развертывалось с небывалой стремительностью, Майка и оглянуться не успела, как очутилась на освобожденной земле.
Выздоравливающие больные и раненые сразу утратили покой и аппетит и потребовали немедленной отправки в свои отряды.
— Пока мы будем здесь бока отлеживать,— заявляли они,— без нас и Берлин возьмут.
Машин в госпитале не было, но теперь хватало попутных армейских грузовиков. Однажды сразу попалось несколько таких машин, и из госпиталя выбралась довольно большая группа партизан. Майка тайком пристроилась на один грузовик. Забравшись под брезент, которым был прикрыт небольшой багаж, она притаилась, никем не замеченная. Лишь когда проехали не менее полсотни километров и остановились на минуту возле переправы, спутники Майки заметили ее. Хлопцы и девчата из Майкиной бригады бросились уговаривать ее:
— Разве тебе пускаться в такую дорогу? Сейчас же слезай!
Легко сказать «слезай»! А куда ты слезешь, куда пойдешь одна… Ей давали провожатых, угрожали силком стащить с машины и даже повернуть грузовик обратно, но ни уговоры, ни угрозы не действовали на Майку. И в руках у нее был автомат.
— Попробуйте только подступиться, сразу пришью…— с гневом сказала она, укрывшись за ящиками с грузом.
Ее решительный ответ, упрямое, суровое выражение лица заставили товарищей оставить ее в покое. Поехали дальше. В одной деревне узнали, что Минск уже освобожден. Майка и ее спутники стали проявлять такое нетерпение и так торопить шофера, что и ему передалось их волнение. Он начал так нажимать на все педали своей полуторки, что ветер свистел в ушах пассажиров и подскакивали на ухабах ящики, прижимая Майку к кабине.