Незабываемые дни

Площадь притихла. Президент косил глазом, следя, достаточно ли пристойно ведет себя народ на площади. И тут он заметил, как к Готбергу торопливо подошел адъютант и что-то шепнул ему на ухо. Готберг быстро двинулся с трибуны, а за ним и его подчиненные по комиссариату и полиции. Минута молчания подходила к концу, когда шустрый Демидович-Демидецкий, раньше всех узнававший разные важные новости, шепнул Островскому на ухо:

— Будем спасаться, спадар президент, пока не поздно…

Не спрашивая, в чем дело, не на шутку испуганный Островский сразу же подался с трибуны. За ним, как по команде, потянулись все Мужи Доверия и главные деятели Центральной рады.

Только очутившись за площадью, президент спросил господина Демидовича-Демидецкого:

— В чем; однако, дело?

– Большевики в Осиповичах и под Борисовом!

— Вы не хватили случайно, спадар Демидович-Демидецкий, лишней чарки? Позавчера они были еще за Днепром.

— Это было позавчера, спадар президент. А сегодня они недалеко от нас. А что будет завтра, одному богу известно.

Вскоре площадь приняла необычный вид. С нее потянулись во все концы люди. А когда неожиданно над городом пронеслись на большой высоте советские самолеты-разведчики, с площади побежали все, и в первую очередь те, кто получал медали и кто рассчитывал на подарки. Фашистским холуям — претендентам на славу и на новые штаны — было не до подарков. По городу пошли всевозможные слухи. Шепотом передавали, что советских солдат видели чуть ли не под самым Минском и что они обходят город с юга и с севера. Железная дорога на Барановичи будто бы перерезана уже в нескольких местах. Те, кто верой и правдой служил гитлеровцам, интересовались только одним, как бы поскорее уйти из города. Видавшие виды грузовики, обшарпанные «опели» и «бенцы», сотни подвод потянулись на запад. У самого выезда из Минска образовался огромный затор. Кто-то громко крикнул: «Танки!» И началась невообразимая паника. Все, кто боялся грозы с востока, бросив подводы и машины с награбленным добром, ринулись на проселочные дороги, в рожь, на полевые стежки.

Резиденция Центральной рады находилась недалеко от площади. Взмокший от волнения и спешки президент нервно накручивал телефон. Долго никто не отвечал, наконец удалось напасть на знакомого чиновника из генерального комиссариата. Тот торопливо, чтобы скорей отцепиться, сообщил, что господин Готберг и все высшее начальство уже выехали из города и что комиссариат спешно эвакуируется.

— Что же нам делать?

— Вам? — задумался на минуту чиновник.—Думаю, уважаемый господин президент, вам разумней всего сделать то же, что делаем и мы: выезжайте скорей.

— А вагоны?

— Какие там вагоны! Во всяком случае, валяйте на вокзал, как-нибудь устроим…

— Это хамство! — крикнул разгневанный президент, предварительно положив, однако, телефонную трубку.— Совсем забыть о нас, не предупредить… Буду писать самому фюреру…

— Напрасная работа, господин президент! Их и обвинять сейчас трудно. Сами видите, им не до нас…

— Вы забываете, Демидович-Демидецкий, что я являюсь главой правительства, что я президент, что я имею право требовать к себе внимания…

— Ни одно ваше слово не вызывает сомнений, господин президент… Но умоляю вас: давайте торопиться на вокзал, иначе мы можем опоздать…

К великому огорчению президента, его автомобиль, на котором они собирались поехать на вокзал, оказался сломанным, а шофер куда-то исчез. Бросились искать других членов рады, но их и след простыл. Думали вначале захватить с собой все свое добро, но теперь пришлось отказаться от этого намерения. Прихватив пальто и по одному небольшому чемоданчику, гонимые страхом, поспешили на вокзал. То, что происходило там, не поддавалось описанию. На путях стояло несколько готовых к отправке эшелонов. Возле каждого вагона происходили форменные баталии. Места брались с боя. Кого-то выбрасывали из тамбура. Эсэсовцы очищали от штатских пассажиров несколько вагонов. Чемоданы, ящики вылетали через окна и двери, разбивались на перроне, шум, крики, ругань, взаимные угрозы.

Президент, Демидович-Демидецкий и несколько сотрудников рады ткнулись в один эшелон, в другой, но их всюду гнали, а уважаемый Демидович-Демидецкий за чрезмерное проворство получил уже раза два по загривку и теперь предусмотрительно держался сзади. Их спас чиновник комиссариата, с его помощью они устроились на тормозной площадке товарного вагона. Наконец поезд тронулся, и они облегченно вздохнули, покинув столицу, которая так невежливо проводила их в неведомую дорогу. Когда добрались до первой станции, господин президент испуганно хлопнул рукой по карману брюк.

— Боже мой, печать! — с ужасом проговорил он, растерянно оглядываясь по сторонам.

— Какая печать?

— Большая печать Центральной рады. Она осталась в Минске.

Это известие не произвело особого впечатления на приближенных президента. Господин Демидович-Демидецкий, успевший уже подкрепиться парой крутых яиц из фондов Белорусской самопомощи, довольно скептически буркнул:

— Пусть она сгорит теперь! Печать!