Незалеченные раны. Как травмированные люди становятся теми, кто причиняет боль

Я пережила второй эпизод заместительной травмы, когда во время обучения в докторантуре по психологии работала в службе защиты детей и австралийской системе контролируемого проживания, направленной на подготовку подростков 16–18 лет (предполагалось, что их бесцеремонно лишат государственной поддержки, как только они достигнут совершеннолетия) к самостоятельной жизни. Теоретически эта система должна помочь молодым людям развить навыки независимой жизни под руководством двух волонтеров, которые живут с ними в одном доме бесплатно и ведут привычную жизнь. К сожалению, система была использована службой защиты детей ненадлежащим образом, и в нее попали некоторые из наиболее трудных и опасных подростков (вероятно, это было связано с тем, что персонал интернатов просто устал от них). Такие системы предназначены для неопасных подростков, у которых, как правило, нет истории тяжелого насилия, психических расстройств или наркотической/алкогольной зависимости. Большинству подростков было бы непросто жить самостоятельно в возрасте 16 лет, не говоря уже о тех из них, кто имеет историю тяжелых психологических травм.

Во время моей работы в системе контролируемого проживания у меня на попечении была девушка‑подросток с серьезной метамфетаминовой зависимостью и историей жестоких нападений. Место, где мы жили, быстро превратилось в хаос, и остальные жители уже не чувствовали себя в безопасности. Подростки употребляли метамфетамин (и продавали его) прямо в доме, взрослые незнакомые мужчины в любое время суток могли зайти на нашу территорию, полиция приезжала практически ежедневно, разъяренные соседи угрожали избить меня из‑за беспорядков в районе, а моя подопечная напала на меня и некоторых других людей в моем присутствии. Я была в ужасе.

Царил полный хаос, но, к счастью, никто серьезно не пострадал и не умер. Та девушка не умела принимать правильные жизненные решения, а также была реактивной и проблемной. Она справлялась с трудностями так, как умела. Винить нужно было службу защиты детей, которая сначала приняла неправильное решение о том, куда ее поместить, а затем проигнорировала нарастающий хаос, потому что так было проще (мне постоянно говорили «не провоцировать» ее, что можно было интерпретировать как «не устанавливай границ, потому что ее это злит»). Хотя со стороны может показаться благородным предоставить человеку возможность самостоятельной жизни, 16‑летний травмированный и пораженный наркотиками мозг не может с этим справиться и не способен к саморегуляции. Внешнее сдерживание и жесткие структуры необходимы, но они отсутствовали в системе контролируемого проживания с ее упором на независимость.

Практически полное отсутствие границ и ограничений для клиентов типично для службы защиты детей, из‑за чего молодым людям позволяют принимать ужасные решения. Они становятся жертвами опасных людей и еще больше увязают в болоте травм.

Работая в службе защиты детей, я часто видела, как 13‑летние подростки уходят из дома в середине ночи. Их часто забирали взрослые мужчины на автомобиле. Я не имела права препятствовать их выходу из дома, следить за ними или проверять их социальные сети/мобильные телефоны. Я могла лишь заявить об их исчезновении в полицию, где все устало вздыхали: иногда это было уже третье заявление о пропаже этого подростка за неделю. В большинстве случаев подростки возвращались. Иногда они приходили с полными карманами наркотиков и денег, а иногда рассказывали, что их обидели или изнасиловали. Это происходило каждую неделю, и в основе нашей заботы о наиболее опасных и травмированных подростках были повторяющиеся объявления о пропавших людях. Неудивительно, что многие из этих подростков оказываются в исправительных учреждениях для взрослых, как только они достигают совершеннолетия, а их дети попадают на попечение службы защиты детей. Я с ужасом наблюдаю за тем, как люди, которых я помню со времен своей работы в службе защиты детей, один за другим попадают во взрослую пенитенциарную систему.