Незавидный холостяк

Все фильмы и книги о том, что бесконечно богатые люди вскоре начинают скучать – все желания исполнены, все мечты на кончиках пальцев – оказались чушью. Кто не умеет мечтать – соскучится и в общаге депрессивного провинциального города, и на Марсе, и в Стране Чудес.

Чем больше мне открывался мир – тем больше в нем оказывалось интересного и неиспробованного. Только начни путь – и он сам выложит перед тобой веер карт с сокровищами.

В какой-то момент я стал подозревать, что истории о том, как безумно скучают бессмертные – из той же серии. Пока успеешь насладиться тем, что уже существует в мире – люди придумают еще миллион интереснейших занятий.

Мой остров, моя идея женить людей – виртуально, в экспедициях, в открытом море, в играх, просто так, даже без регистрации – наследство тех времен, когда каждый день был радостным открытием.

Потом были дни чуть похуже, были занятия не такие увлекательные, были другие идеи и проекты, путешествия во все стороны света, коллекция машин, духовные практики, эротические клубы и даже телешоу.

Остров всегда оставался для меня местом радости и покоя.

Всегда солнечный, безопасный, далекий от политических бурь и укрытый от экономических – если мне нужно было быстро перезагрузиться, я прилетал сюда. Таинственно исчезая для всех знакомых и друзей, но немножко мистификаций – в этом было свое удовольствие.

Предлагал переселиться Леньке – но он почему-то был привязан к Москве. Даже не потому, что там ближе до больниц – нет, он всегда любил этот суетный и мрачноватый город.

Дом для меня и коттедж для новобрачных разнесли так далеко, чтобы мы не беспокоили друг друга. Они меня – страстными воплями в брачную ночь, я их – русским роком на полную громкость.

Вот и сегодня грохот гитар и агрессивная русская тоска надежно отпугивали от дома даже моих же работников. Только Луис забегал, чтобы уточнить, какого цвета лепестки роз заряжать в спрятанные внутри цветочной арки пушки. Посмотрел на мое лицо и мгновенно принял решение самостоятельно.

Судя по тому, что никто больше не приходил, с романтическим ужином моя команда тоже справилась без проблем. Надеюсь, Варваре с Томасом понравился наш красочный закат и настроил их на грядущий самый счастливый день их жизни.

А перед ним хорошо бы выспаться. Тем более, что после наступления темноты на острове особо делать нечего – фонарей тут нет, освещение только внутри домов, а ночи у нас темные. Сегодня еще и новолуние, так что даже на пляже в свете звезд не будет видно ни зги, а уж в глубине острова тем более.

К тому же ночью на охоту выходит местная фауна и, хотя среди нее нет никого ядовитого или опасного, все же встретиться даже с летучей мышью на полной скорости или почувствовать, как шмыгают по ногам мелкие зверьки – то еще удовольствие.

Поэтому я очень удивился, ближе к полуночи услышав стук в дверь, едва прорвавшийся через веселую похабщину «Бахыт-Компота», несущуюся из колонок.

Поднялся с кровати, где валялся уже несколько часов, наблюдая за тем, как темнеет небо в окне между рейками ставень. Распахнул дверь – и гневные слова прикипели к языку, так и не сорвавшись.

Передо мной стояла Варвара в ярко-оранжевом, словно всполох огня, пляжном платье и держала в руках два горшка с маленькими деревцами.

– Вот, привезла отдать, – сказала она в пронзительной тишине, обрушившейся на мир, когда я вырубил музыку. – Теперь твоя очередь воспитывать детей. Здесь им будет лучше.

С минуту я стоял столбом, тупо глядя на глянцевые листики изрядно подросших манго и авокадо. Нет, меньше, секунд десять. Но долго, очень долго. Очень, очень долго. Просто эти секунды тянулись бесконечной вечностью.

А потом вдруг сорвались с места и замелькали, как фонари на автобане, когда летишь по нему на новеньком «бугатти».

Под легким платьем она совершенно голая, и это выносит мозг сильнее, чем любое самое сексуальное белье с кружевами и ремнями. Ее губы пахнут морской солью и ветром, а горячие руки обвивают мою шею с нетерпеливой готовностью.

Я захлопываю дверь и тут же пригвождаю Варвару к косяку всем телом, подхватываю ее бедра, и она обвивает ногами меня за пояс, скрещивая лодыжки на пояснице.

И целует, целует, целует, прерывается на секунду, прижимается лбом ко лбу, рвано дышит, глядя в глаза, а потом снова целует. Жадно, отчаянно, сладко и невыносимо знакомо.

Ее кожа трется о мою кожу, грудь дразнит своей мягкостью, и кажется – мне уже достаточно и этого, только этого, чтобы сойти с ума от наслаждения.

Она такая же, как прежде.

Отзывчивая, яркая, сладкая, нежная, трепетная, искренняя.

Такая, какой я узнал ее жаркой ночью на Кипре.

Она целует мои плечи, целует в шею, ловит губами губы.

Шепчет:

– Пожалуйста, Кир… Пожалуйста…

Мои имя на ее губах обжигает.

Смущение на ее лице обжигает тоже, когда я разворачиваюсь, делаю пару шагов к кровати, опрокидываю ее на спину и еще пару секунд любуюсь вздымающейся от частого дыхания грудью, раздвинутыми бедрами, блестящей между ними влагой, нежной глубиной, зовущей в себя.