Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Катины родители были интеллигентами в хорошем смысле этого слова и печатать нам не мешали. Её мать преподавала английский в университете. Запираясь в ванной комнате на крючок, она слушала Би-Би-Си на чистом английском. На слышимость не жаловалась, слышимость даже в ванной комнате была идеальной, душ не мешал, мощностей советских глушилок хватало лишь на передачи на родном языке. Именно тогда я твёрдо усвоил, что следует по возможности оставаться в меньшинстве и изучать английский.

Тесть же был настоящим коммунистом, хотя старшего брата у него и расстреляли. «По ошибке», — коротко пояснял он. Наверное, и в партию он вступил по ошибке, уж слишком был добр. Вечно за кого-нибудь хлопотал, будучи атеистом, ходил к Обыденской церкви и подавал милостыню, писал критические письма в газету, дарил дорогие подарки. По воскресеньям непременно ходил кого-нибудь навещать. Он говорил: «Если быть начеку, обязательно обнаружишь, что кто-то из твоих близких угодил в больницу». Для него все люди были близкими. Однажды я видел, как он, мужчина уже не юных лет, полез в своём единственном костюме на тополь в нашем дворе — на самом верху дрожала кошка и боялась слезть.

Иностранными языками тесть не владел, и, когда наступала его очередь мыться, из-за той же самой двери ванной комнаты дребезжал замусоренный советскими шумами вражий эфир «Голоса Америки» или «Свободы». Для лучшей слышимости тесть накидывал на антенну приёмника петлю электрического провода, он высовывался из-под двери и вёл наружу, чтобы быть привязанным к батарее центрального отопления. После сеанса, который он называл «батарейными новостями», тесть восклицал: «Ничего нет хуже, чем ждать и догонять. Это же народная мудрость! А у нас что? Ждём наступления коммунизма и догоняем Америку! Следует что-нибудь предпринять!» Сдавленным шёпотом он агитировал за экономическую реформу и отправлялся на кухню чистить гнилую картошку тупым ножом. Ножа почему-то не точил, наверное, боялся порезаться. При этом бормотал: «Есть обычай на Руси: на ночь слушать Би-Би-Си». Или: «Раз, два, три, четыре, пять! Век „Свободы" не слыхать!» Про «Маяк» же речовок не произносил. Возможно, совесть не позволяла ему подобрать сочной рифмы. У меня же это получалось легко. «Тот, кто слушает „Маяк“, тот придурок и дурак». Не очень остроумно, конечно, но всё-таки лучше, чем ничего.

В сущности, с Катиными родителями коммунизм было строить легко — потребностей никаких, жили насыщенной интеллектуальной жизнью, зла не помнили. Именно Катины родители подали совместное заявление, чтобы нам снова установили счётчик. Но власть, похоже, этого не заметила и продолжала считать интеллигенцию вредной прослойкой. В любом случае я был в курсе текущих событий.

Тесть с тёщей были люди незлые. Несмотря на политические разногласия, ругались они редко. В этих исключительных случаях тёща немедленно лезла в холодильник, доставала банку с разбавленной сметаной, подбегала к дивану, аккуратно валилась на него, хваталась за дряблую грудь, а банку безвольно выпускала из рук. Брызгали осколки, по допотопному паркету расплывалось жирное пятно. Отмывала его всегда сама.

Так случалось, когда какого-нибудь отщепенца ссылали за границу. Бродского, например, или Солженицына. Тесть воодушевлялся, глаза горели, хоть прикуривай: мол, этой нечисти — не место на бескрайней советской земле! А тёща переживала. Но отщепенцев такого калибра водилось не так много, расход сметаны был небольшим. Правда, один раз тёща всё-таки в сердцах проговорилась: «Как я жалею, что никогда не изменяла тебе! С каким-нибудь диссидентом! Чтобы трусы в либеральный цветочек! С каким-нибудь разжалованным в солдаты поручиком! Хоть с Печориным!» Но это было самое большее, на что она оказалась способна. По большому счёту, она жила в девятнадцатом веке, откуда и были родом её дворянские родители. Я их не знал. Прислуги у нас, правда, не было.

Чего тёща и вправду не любила, так это нечистых предметов. Когда чайник становился грязным от копоти, она его не мыла, а покупала новый. Так же поступала и со сковородками, клеёнками и занавесками. Будучи кандидатом филологических наук, получала она неплохо. Тесть заведовал в министерстве целым сектором и тоже на зарплату не жаловался. Но при таком расходе кухонной утвари жили мы всё равно небогато, хотя какое-то время и не платили за квартиру. Гуманисты богатыми не бывают. И правительство здесь ни при чём.

Так мы и жили — тихо-спокойно, вдыхая полной грудью книжную пыль. Мне удалось подписаться на многотомную «Литературную энциклопедию». Целую ночь у магазина выстоял, чтобы последним не быть. Первый том только что вышел. «Когда выйдет последний, вы будете уже стариками», — сказала мне тёща. От её слов исходил уют.