В столовой пахло пончиками, и я не сомневался, что ученикам понравится моё видео. Они уже просили, чтобы я их рассмешил:
– Пройдись как жури!
– Попробуй взлететь!
– Можешь снова упасть?
Айла ошарашенно на меня взглянула.
– Что ты вчера натворил?
Я пожал плечами.
– В основном обо всё спотыкался. Их легко рассмешить.
Директор взлетел над толпой, высоко над нашими головами, и крикнул:
– Дети, пожалуйста, тише!
Все его послушались, и теперь в столовой царила полная тишина, не считая мерного шуршания крылышек.
– Юные люди любезно подготовили для нас образовательное видео, чтобы мы могли лучше понять их народ. Смотрите внимательно.
Он опустился на пол, а огромное окно в потолке закрыли механическими жалюзи, чтобы экран не засвечивался.
После этого запустили видео. Его оценили с первых же секунд. Каждая сцена вызывала новую волну сладкого смеха. На «Эде и Фреде» аромат пончиков стал ещё отчётливее, и восторженное щебетание жури практически заглушило звук самого видео.
А потом на экране, растянутом на всю громадную стену столовой, появилась Айла и запела «А мне бы жить под небом голубым».
Реакция жури потрясла меня до глубины души. Запах выпечки сменился букетом жимолости и мяты, и вся толпа жури принялась покачиваться в такт музыке. Мы уже видели, как танцует директор, но это был совсем иной масштаб. Они синхронно выписывали аккуратные волны в воздухе, словно единый организм.
Все ученики в столовой двигались в одном ритме, и выглядело это одновременно умиротворяюще и впечатляюще. На полу крикки весело притоптывали и трясли головами, но не попадали в такт и выглядели как хаотичные зигзаги под ровной стеной танцующих жури.
Зрелище было просто великолепное, и у меня даже дыхание перехватило. Я покосился на Айлу – она плакала. Наверное, жури тоже пустили бы слезу, если бы это было физически возможно. Их завораживающий танец действовал гипнотически. Меня начало клонить в сон, тем более что в последние дни я сильно недосыпал.
Внезапно прямо перед финальным припевом музыка оборвалась и экран потемнел.
Волшебство развеялось, травяной запах начал выветриваться, и в тишине слышалось лишь тихое жужжание разочарованных и растерянных жури.
В чём дело?..
У дальней стены, где находились двери в столовую, что-то происходило. Мы слышали громкое зудение, но ничего не видели через плотную массу жури, да ещё и в полумраке. Похоже, кто-то пробивался к нам через толпу, но разглядеть их было невозможно. Только после того, как разогнали передний ряд крикков, перед нами предстали охранники с двузубцами.
Не знаю, сколько их там было. Первый клин вооружённых солдат, походивший на сияющую синюю арку, бросился прямо на нас. Сначала они ударили током директора, а потом Айлу и меня. В этот раз боль была не такой острой, как в предыдущий. Или я просто потерял сознание раньше, чем успел её ощутить.
22. Из такой переделки не выбираются
Голова у меня раскалывалась, но это было ещё не так страшно. Нет, меня больше пугало то, что я оказался заперт в гробу.
Ну, по крайней мере, походило это в первую очередь на гроб. Очевидно, построенный для жури, потому что я едва там помещался – ни головой шевельнуть, ни вдохнуть поглубже. Стенки давили сверху и снизу, сжимая меня, как мёртвого жука на музейной витрине. По бокам было чуть больше места, и я мог раздвинуть руки и ноги в стороны, но всего на пару-тройку сантиметров.
Голова у меня была повёрнута влево, и я видел стенку из гладкого пластика того же дурацкого бежевого оттенка, как и всё на Чуме. Издалека доносились вопли, наверное, протестующих. Но я их не понимал, потому что наушник и планшет у меня забрали.
Прошло довольно много времени, может, минут тридцать или целый час. Сложно сказать. Раздался низкий гул, словно заводили какую-то машину. Стенки задрожали. Мой гроб двигался. Он накренился, но я не понял, в какую сторону. У меня до сих пор ужасно кружилась голова после удара током. Стенки сверху и подо мной начали раздвигаться, и не успел я задаться вопросом, упаду сейчас или нет, как рухнул вниз.
– А-а-а-а!
Я приземлился на пружинистый пол в тесной бежевой комнате без окон и дверей. Видимо, меня сбросили через какое-то отверстие в потолке, и его уже закрыли. В комнате ничего не было, кроме двух табуретов и стола.
На столе лежали мои планшет и наушник.
Я попытался встать, но не мог удержать равновесие. Пришлось подползти к столу, чтобы вставить наушник и взять экран, который я положил набок перед собой, чтобы смотреть в него, не приподнимаясь.
Где-то час назад от мамы пришло сообщение:
Не возвращайтесь домой, солдаты прилетели.
Я подполз к стене, чтобы опереться о неё, и написал всем по очереди: маме, папе и Айле.
Ты где? Кажется, я в тюрьме.
Никто не ответил. Впрочем, неудивительно.
Боль в голове меня просто убивала. Ну, не буквально. По крайней мере, я на это надеялся. Но терпеть её было очень сложно.