Нежеланные часы

— Если вы встречаетесь здесь, всегда регистрируйте время начала и окончания на планшете. Если нет, пожалуйста, напишите нам на почту или напишите СМС со своими часами. Кайл знает правила. — Она одаривает его улыбкой и подмигивает. — Не забудь показать новичку, что к чему, Кайл.

Еще одно подмигивание.

Кайл спрыгивает со скамейки, и мы уходим.

— Похоже, я застрял с тобой, малыш. Постарайся меня не раздражать.

Грязный пацан, о котором идет речь, не отвечает.

Вместо этого, он занят тем, что движется по направлению к краю тротуара, чтобы избежать меня, увеличивая расстояние между нами, насколько это возможно, когда мы идем к парку возле здания «Старших братьев». Малыш – Кайл, балансирует на бордюрах, ходит по траве, под деревьями, уворачиваясь и плетясь по дороге.

Его потертые черные кроссовки с нулевым протектором взбираются на очередной бордюр. Он несется вперед по крайней мере на тридцать шагов, как будто гончие ада кусают его за пятки, может быть, так и есть, при виде…

Меня.

Приближаясь к Общественному парку Гринфилд, месту, о котором вчера говорила Вайолет, я пытаюсь его обуздать.

— Не бегай повсюду. Тебе, наверное, стоит вернуться сюда.

Он игнорирует меня.

— Я, блядь, с тобой разговариваю, парень.

— Я, блядь, слышал тебя, — отвечает он, его подростковый голос срывается с фальшивой бравадой, которая не достигает его позы. Он поправляет козырёк кепки, чтобы лучше видеть меня.

Согласно его досье, Кайл Фаулер, четырехклассник, который проводит большую часть времени в общественном центре, пока его мама работает. Согласно досье, он тихий, уважительный и проявляет склонность к спорту, его любимое занятие — футбол.

Футбол? Да бросьте.

Но, по моим наблюдениям, Кайл Фаулер — заносчивый сопляк, обиженный на весь мир, даже больше чем я, и с отвратительным ртом.

Я прищуриваюсь.

— Эй, следи за языком.

Он даже не моргает.

— Ты следи за своим языком. Мне одиннадцать.

Я останавливаюсь и скрещиваю руки на груди.

— Послушай, если мы собираемся провести вместе несколько месяцев, самое меньшее, что мы можем сделать, это попытаться поладить.

Для моих собственных ушей это звучит так же раздраженно, как и для него.

Его ответ – отвращение, сопровождаемое ворчанием, когда он забирается на деревянный стол для пикника и поворачивается спиной.

— Мне не нужно с тобой ладить, придурок. У меня есть я. — Он тычет указательным пальцем в свою костлявую грудь.

— Слушай ты, маленькое дерьмо…

Он обрывает меня:

— Я скажу маме, что ты все время ругался на меня, а потом тебя вышвырнут из этой дерьмовой программы.— Он показываем мне средний палец.

— Клянусь Богом, парень, если ты не прекратишь, я …

— Что ты сделаешь? Настучишь на меня?

Мои ноздри раздуваются. В чем, черт возьми, проблема этого ребенка?

— Почему ты участвуешь в этой программе, если так ее ненавидишь? Насколько хреново у тебя дома?

— Я никогда не говорил, что ненавижу её, и это не твое собачье дело. — Кайл делает паузу, прежде чем направить еще один взгляд в мою сторону. Его маленькие измученные глазки сужаются на меня через плечо. — Я знаю, зачем ты это делаешь. Кто-то тебя заставляет.

— Неважно. — Я проверяю время по телефону. — Мы должны убить час и сорок пять минут, прежде чем я смогу вернуть тебя, так что ты хочешь сделать?

Он поворачивается ко мне, закатывая глаза за стеклами очков.

— Не сидеть же в этом дурацком парке. Зачем ты привел меня сюда? Здесь не хрен делать. Парки для детей.

— Я не возьму какого-то неряшливого ребенка кататься в моем грузовике, так что смирись.

— Я не грязный.

— Да, конечно. Я не знаю, где были эти руки.

Я ошибаюсь, или его плечи поникли?

— Мой последний старший брат по крайней мере кормил меня, когда я был голоден.

— Я выгляжу так, будто мне не все равно, голоден ты или нет?

— Нет. Ты похож на гигантскую задницу.

— Это потому, что я и есть гигантская задница.

Господи, неужели я только что назвал себя задницей? Я собираюсь опуститься до уровня этого ребенка?

Я провожу ладонью по лицу и мысленно считаю до пяти, чтобы восстановить терпение.

Пока я это делаю, Кайл оттолкнулся от стола и направился к качелям, волоча свои теннисные туфли по грубой древесной стружке. Вместо того чтобы сидеть на качелях, он хватает одну из них за сиденье и с силой толкает, заставляя ее лететь по воздуху. Цепи лязгают и ударяются о металлический столб, вызвав раздражающее эхо в тихом парке.

— Прекрати это дерьмо, — раздраженно кричу я со своего места на столе для пикника. — Ты нарушаешь покой.

Да, мой покой.

Он не обращает на меня внимания, и его бледные костлявые руки снова с силой толкают сиденье.

— Эй! — Мой голос гремит. — Я сказал, прекрати это дерьмо.

Не знаю, почему меня это волнует, он оставил меня в покое и занимается своими делами, как я ему велел, но, по какой-то причине звон металла действует мне на нервы. Это меня раздражает.

— Ты собираешься сесть и качаться на этой штуке, или все время будешь меня раздражать? — Рычу я низким голосом, полным нетерпения.