Нежить

Хочу я знать, а нет – так брысь,

Не то сыщу я живо палку!

Русалка видит – дело плохо.

Пришлось ей правду всю сказать:

– Возьму в награду Черта Око.

А нет – так сам изволь искать!

Но помни – лишь Галина знает,

Где Никодима тайный схрон,

Куда всех девок завлекает

И до утра ласкает он.

Там, было время, проводила

Я сутки напролет без сна

И без ума от Никодима.

Как я тогда была юна!

Меня же, лишь остыла страсть,

Он выгнал, как я ни молила.

И бога я презрела власть,

С нечистой породнилась силой.

Я поклялась, что отомщу,

А как – сама того не знала.

Теперь алмаз с него взыщу

За то, что в прошлом потеряла.

За честь и жизнь свою алмаз –

Цена, поверь, недорогая.

Но ты напрасно щуришь глаз,

Меня надуть предполагая.

Галину обмануть не вздумай!

Веками ненависть лелея,

Привыкла жить одной я думой,

И бойся, чтоб не стал ты ею.

С русалкой в хитрости тягаться

Не лешему, и Прошка сник.

Не стал бы он с шутовкой знаться,

Но мщенья яд в него проник.

И что алмаз? Он руку б дал

Сейчас за то, чтоб отомстить.

И старый вор не прогадал,

Пока решив ее не злить.

– Пусть попаду я в переделку,

Коль изменю своей я клятве! -

Сказал он. – Но, посеяв сделку,

Как скоро мы приступим к жатве?

Хитра русалка, но наивна.

Поверив Прошкиному слову,

Как встарь, когда была невинна,

Доверилась вновь духу злому…

Давно забыл уж полевой,

Разгульный с молодости нравом,

Роман с Галиной бурный свой –

Их слишком много было, право.

Но если бы и вспомнил он,

Узнал про заговор к тому же,

Про то, что на смерть обречен –

Ему бы вряд ли стало хуже.

Несчастней не было его

На белом свете в утро то.

И в мире не найти того,

Чтоб не проклял он раз уж сто.

Капризной, хнычущей толпой

Плелось за Никодимом стадо,

А он, не выспавшийся, злой,

Понять не мог, что зайцам надо.

А им бы травки пощипать,

Вздремнуть – и снова б закусить.

Ведь зайцам лишь бы есть да спать,

Иначе в тягость им и жить.

В другое время Никодим

Признал бы сам, помыслив здраво,

Как много в зайцах сходства с ним.

Себя считал он парнем бравым.

Но время не было. Пастух

Спешил скорей в лесу укрыться.

Впервые был беспечный дух

Заботы полон. Как не злиться?!

Он от возмездия бежал

Настолько быстро, как возможно,

Себя виня, что к мести дал

Он повод сам неосторожно.

А зайцы растеклись рекой,

Что в дождь из берегов выходит

И, обернувшись вдруг бедой,

Все пожирает, что находит.

Лишь Афанасий мог унять

Их аппетит, бедняг жалея,

И, подчинив дудой, играть,

От звуков музыки сам млея.

Но был сейчас он далеко.

И Никодим, вздыхая грустно,

Не раз уж помянул его –

Без друга на сердце так пусто!

– Каким глупцом же надо быть, -

Тоску он заглушал упреком. –

Что мог он в городе забыть?

Не выдал ни одним намеком!

Лишь к ночи затемнел вдали

Тот лес, где Афанасий жил

И зайцев пас. Они дошли!

От счастья Никодим ожил.

– Я молодец, – он закричал.

Дуда победно проиграла. –

Исполнил все, что обещал,

Пусть сам и верил в это мало.

Эй, зайцы, слушайте меня!

Любому с вас поверить станет.

Своей вы тени как огня

Страшитесь – и она обманет.

Жируйте в ожиданье часа,

Как созовет вас вновь дуда,

С оглядкой – или ваше мясо

Простится с шерстью навсегда.

Безмозглыми родились вы,

В том вас винить мне мало прока.

И доживут не все, увы,

До предназначенного срока.

На клык кто волку, кто в болото

Вбежит и пустит пузыри…

Но это не моя забота.

По мне, так все вы упыри.

Но Афанасию нужны,

А друга не сужу я строго –

Мы с ним две стороны луны.

Будь скатертью его дорога!

Беги же в лес, косое племя.

Мне о себе подумать надо.

Посеял я дурное семя,

Такой же будет и награда.

Прощай, Малышка! Эй, Обжора,

Быть может, свидимся с тобой!

Коль повстречаю снова вора -

Жестоким, чую, будет бой…

Лишь зайцы, словно стая птиц,

По-над травой скачками, скрылись,

Земля пред тьмою пала ниц,

И звезды в небе заискрились.

В ночи иначе все, чем днем,

И полевой заторопился.

В ночном лесу за каждым пнем

Он встретить призрака страшился.

И, подгоняя, филин «ух»

С насмешкой выдохнул над ухом,

Как будто Никодим был глух,

Или глумился он над духом.

Все чуждо было, гнало прочь –

В поля, где мирно под луною

Благоухала чудно ночь

Медвяною травой степною.

– На то ведь я и полевой, -

Себя тем Никодим утешил,

Невольно шаг ускорив свой,

Чем филина опять потешил.

В мгновенье ока Никодим,

Помыслив, перенесся вдруг

Туда, где мир в согласье с ним

Существовал, как добрый друг.

Здесь дом его был, и хранил

В нем с незапамятных времен

Он все, в полях что находил

И чем когда-то был пленен.

Монету ли в карман с дырой

Опустит кто и потеряет,

Иль конь со сбруей дорогой

Был брошен, только захромает;

То воин пал – в кровавой сече

Изрублен на куски весь он,

Но как бы ни был изувечен,

А золотой цел медальон;

А то купец замерз в метель,

Но снегом та товар укрыла

Лишь до весны, когда капель

Богатство снова обнажила, -

Все то не пропадет бесследно,

Добычей полевого станет.

Всегда он рядом тенью бледной,

И смерть его лишь не обманет.

Однажды даже Черта Оком

Сумел разжиться Никодим.

Нашел алмаз он ненароком,

Не ведая, владел кто им.

Так бабник и гуляка праздный,

Каким считали все его,

Скопил сокровищ много разных,

Не растранжирив ничего.

Был дом на вид с норою схож,

Со стороны когда взглянуть.

И тем, кто был в него не вхож,

Внушал он отторопь и жуть.

А полевому горя мало.

Добро от глаз чужих храня,