Нежить

Приветливый и добрый малый

Жил, одиночество ценя.

Но в эту ночь незваный гость

Ждал Никодима терпеливо.

– Входи же, – не скрывая злость,

Сказал он. – Мне здесь сиротливо!

Глава 10, в которой Никодим становится жертвой жестокой мести Прошки и встречается с Афанасием и Мариной.

Напрасно полевой спешил.

Иди он лугом или лесом,

Следы бы мигом различил

И избежал бы встречи с лешим.

Иль к ней готов был Никодим.

И уж тогда едва ли вор

Взял без труда бы верх над ним,

Произнеся свой заговор.

Стар леший, но сумел таки

Застать врасплох его с дороги.

И полевой бы рад уйти,

Да отнялись как будто ноги.

Путь долгий мыслью одолев,

Был Никодим почти без сил.

И, до поры смирив свой гнев,

У Прошки дерзко он спросил:

– Ты, видно, в том винишь меня,

Что все спустил вчера меж пальцев?

Но поздно уж, дождемся дня –

С утра сыграем вновь на зайцев!

– Меня играть ты не учи, -

Зловеще усмехнулся гость. –

И ставки возросли, учти.

Не пес, не брошусь я на кость.

Во что оценишь жизнь свою?

Ее теперь я на кон ставлю.

Пустяк она, то признаю,

Но и гроша я не добавлю.

– Ты заговор сними, а там

Мы разберемся, чья ценнее…

– Тебе совет я дельный дам:

Кто бережется, тот умнее.

И правоту его признав,

Уж Никодим готов виниться.

Но только чем, дуду украв,

Он мог бы с лешим расплатиться?

Ведь что ни дай – возьмет с лихвой

Вор старый, алчности лишь верный.

И разорится полевой,

Коль карты он откроет первый.

– На дудку я играть не буду,

Пусть даже жизнью поплачусь…

– Дуду и зайцев сам добуду,

Когда с тобою разберусь.

– Алмаз вчера я на кон ставил…

– Уймись-ка сам, не то уйму!

Бесчестно ты меня обставил,

Его и так себе возьму.

– Бери за так свою ты шкуру!

Как видно, встал не с той ноги?!

Иль ополчить желаешь сдуру

Меня в смертельные враги?

Но помни, не боюсь я драк,

И лучше бы со мной дружить…

– Какой же, малый, ты дурак!

Недолго нам врагами жить.

Иль думаешь, в твоем я доме

Без пользы время проводил,

И не нашел я, что в соломе

Ты бережно от всех таил?

Каменья, слитки, украшенья,

Бессчетно золотых монет…

Ведь ты богаче, без сомненья,

Всех богачей, что видел свет!

Как можно в этакой норе

Хранить несметные богатства?!

И очи я возвел горе –

Мои закончились мытарства!

– Ты прежде крал, теперь убьешь, -

В раздумье молвил Никодим. –

Напрасно почитал за вошь

Тебя я – ты неустрашим!

– Ругайся, смейся, если можешь,

Мне легче будет так, поверь.

Язык ты свой и сам стреножишь,

Как смерть тебе откроет дверь!

Был страшен Прошка в этот миг:

Шерсть грязная вся дыбом встала,

Как гром осенний грозный рык,

И молния в глазах блистала.

А Никодим, как столб, застыл,

Рукой-ногой не в силах двинуть.

Заговорен он Прошкой был,

И мог легко безвинно сгинуть.

Но если б леший выбор дал:

Расстаться с жизнью или с домом,

Скорее бы он жизнь отдал,

Чем в торг вступил с презренным вором.

Гордыня – смертный грех, беда,

И с Сатаной обручена.

Недаром нежить навсегда

Хранить ее обречена.

Был горд и Никодим сверх меры,

Он о пощаде не просил.

Так воин, гибнущий за веру,

Боль терпит из последних сил.

Но надо ведь еще убить…

Как видом был ни грозен вор,

А полевого погубить

Не мог простейший заговор.

Заклятья смерти нет опасней.

Любого, кто прибег к нему,

И самого могли напасти

В большую ввергнуть кутерму.

Порой бывало, что с заклятым

И тот, кто проклинал его,

Мир покидал, сам тьмою взятый,

Пав жертвой гнева своего.

Был леший не из смельчаков,

И рисковать он не любил.

А смерть будь сам принять готов –

Давно бы он уже убил.

«Русалка, – мысль к нему пришла, -

Заклятье пусть произнесет.

Где схрон, она мне донесла,

И тайна вместе с ней умрет!

Избавлюсь от обоих разом,

Коль повезет, а нет – потом

Русалку изведу я сглазом,

Закрою рот ей вечным сном!»

И, разрешив свои сомненья,

Вор старый зябко вздрогнул вдруг,

Подумав, что без сожаленья

Он щедро сеет смерть вокруг.

И не раскаянье, а страх,

Что смерть придет за ним самим,

Мелькнул, как тень, в его глазах.

Но Прошка совладал и с ним.

Он был сейчас безумен словно,

Но мыслил ясно и логично:

Склонить русалку к мести кровной

Обманом только мог привычным.

Что наплести и как подать,

Чтоб в ней взыграл ретивый дух,

Бессмысленно сейчас гадать,

Подумал старый леший вслух.

– Начать лишь надо разговор.

Обиду, ревность – всякий вздор,

Коль между ними есть раздор,

Взрастить сумею выше гор!

– А ты постой и подожди, -

Он обратился к Никодиму. –

Тепло здесь, не идут дожди

И хорошо, наверно, в зиму.

Вот только не видать ни зги –

Раздолье для любого вора.

Ты мне богатство сбереги,

И, так и быть, умрешь не скоро.

– Типун тебе! Ведь я устал.

Все в день один – игра, дорога…

Так я умру, ты обещал?

Ну что же, отдохну немного!

Был верен до конца себе

Неугомонный полевой.

Смеялся он в любой беде.

А сам уж был едва живой.

Все онемело у него,

Он спотыкался языком,

И лишь отважный дух его

Не преклонялся пред врагом.

Скривился леший, но смолчал,

Бежал, скрипя клыками, прочь.

Вслед что-то Никодим кричал…

Прохладой освежила ночь.

И, ярости своей дав волю,

Вспугнув ночную тишину,

Оплакивая леших долю,

Выл долго Прошка на луну.

Могло бы показаться: Бога

Он молит милосердным быть

И, наказав когда-то строго,

Позволить вновь, как прежде, жить.