Нежить

Ведь так бывает, что и нежить,

Как грешник, кается в вине,

И просьбами слух Бога нежит,

Взалкав забыть о Той Войне.

Но Прошка даже с Богом в торг,

Вступил бы, доведись просить.

Чужие беды лишь восторг

Могли в нем дикий пробудить.

И заунывный волчий вой

Был вряд ли плач по Сатане.

Но, впрочем, сердце с головой

Порой в разладе при луне.

Как плод, что цвел в саду небесном,

Она набухла над Землей,

И ночь всю в поединке честном

Извечный бой вела со мглой.

Ее к рассвету победила

Воительница князя тьмы

И небо густо очернила,

Не пожалев своей сурьмы.

И мир затих, печально внемля

Ветрам, что испокон веков

Пытаются утешить Землю,

Ей навевая сладость снов.

В сей час не спал лишь Никодим.

Не мышцы – разум напрягал,

Страшась того, что будет с ним.

Но ум ему не помогал.

Бессильна мысль пред заговором,

И Никодим об этом знал.

Но, поддаваясь уговорам,

Былой в нем здравый смысл молчал.

Бывает, что в одно мгновенье

Ночь, словно искра, угасает,

Как будто ветра дуновенье

Свечу небрежно задувает.

Но ночь бывает и иной.

Тогда она, как вечность, длится,

Пугая чуткой тишиной,

И, как пожарище, дымится.

В разгульной жизни Никодима

Бессонных и не счесть ночей,

Но в эту рядом с ним незримо

Смерть не смыкала злых очей.

К утру он все-таки признал,

Что истязал себя напрасно.

И, духом ослабев, призвал

К себе на помощь друга страстно.

– Эй, Афанасий, где ты, друг,

Куда идешь неутомимо?

Прислушайся, а ну как вдруг

Услышишь голос Никодима.

Я выручал тебя всегда,

Пришла пора и поквитаться.

Спеши, иль, может, никогда

Нам не придется повидаться!

И в затуманенном сознанье

Вдруг, словно гром, раздался голос:

– Скорей падет все мирозданье,

Чем с головы твоей хоть волос!

И Афанасий – морок дивный! –

Пред Никодимом сам предстал.

Из тьмы он вышел, еле видный,

Как будто бестелесным стал.

Зато глаза, как свет, ясны,

Как будто бы промыли их

Настоем трав, что до весны

Под снегом спят в полях земных.

Отсутствие бровей, ресниц

Лишь придавало глубину –

Недаром филин среди птиц

Мудрейшим назван в старину.

Был полевой рад несказанно,

Что призрак друга посетил

Его негаданно – нежданно

И утешал, что было сил.

Но, не смущаясь тем нимало,

Виденье привело с собой

Дух девы рыжей и взывало:

– Эй, Никодим, да что с тобой?!

– Ты, несомненно, добрый малый,

Таким и Афанасий был, -

Ответил полевой устало. –

Но Сатана меня забыл.

Я говорю – и сам не верю:

Не до веселья нынче мне.

Ведь попади я в лапы зверю,

То меньше мучился б вдвойне!

Будь Афанасий здесь сейчас,

Не ты, бесплотный морок бледный,

От смерти он меня бы спас.

Но сам в беде он, видно, бедный!

– Заворожен твой друг и бредит, -

Прервала дева разговор. –

Спроси его, пусть он ответит,

Наложен кем был заговор.

И Афанасий во плоти

Ожег дыханьем полевого:

– Эй, Никодим, не лопоти!

Кто пожелал тебе дурного?

И, слово за слово, сумел

Он выпытать, как Никодим

Злых чар избегнуть не сумел

И после что случилось с ним.

– Нет проще, – ведьма прошептала, -

Всех чувств и тела онеменье!

Рукой коснулась, пошептала –

И заговор был снят в мгновенье.

– Так ты не призрак, а живой?! –

И другу распахнул объятья,

Смеясь и плача, полевой,

Освобожденный от заклятья.

И Афанасий с Никодимом

Расцеловались горячо.

– Из города – да невредимым? -

Вскричал тот. – Сплюнь через плечо!

И, трижды плюнув сам, признался:

– Прилипчив суеверный страх!

Но я, признаюсь, ошибался,

Зло видя только в городах.

Оно повсюду, где порок

Гнездо в сердцах коварных свил,

И я даю себе зарок…, -

Он смолк внезапно и спросил:

– Да, кстати, что за солнце вдруг

Мой скромный посетило дом,

Мою лачугу из лачуг,

Где мрак кромешный даже днем?

– Мариной Силовной зовусь, -

И ведьма руку протянула. –

Я зло и есть, и тем горжусь.

Ты уж прости! – И подмигнула.

– Я не всегда такой, поверь, -

Воскликнул восхищенно тот. –

Глаза скорее с сердцем сверь –

В набат оно недаром бьет…

– И предвещает: быть беде! -

Вмешался леший в разговор. –

Порок, зарок… А зайцы где?!

Куда загнал их старый вор?

И Никодиму рассказать

Пришлось все без утайки другу.

Решил он рану врачевать,

А не потворствовать недугу.

Был Афанасий сильно взбешен.

Но, лишь себя во всем виня,

Скрыть не сумел, как безутешен:

– Ночь, звери, лес… И без меня!

– Так что болтаем зря? В дорогу! -

Вмиг загорелся Никодим. –

Быстрее зайцам на подмогу!

Вот только Прошка… Как быть с ним?

И было отчего смутиться:

Вернется леший в дом пустой –

И полевому в путь пуститься

Придется по миру с сумой.

– Обчистит он меня до нитки, -

Вздохнул печально полевой.

– Я сберегу твои пожитки, -

Марина молвила. – Не вой!

Не страшен мне ваш ярый враг,

С ним совладаю без труда.

В лесу же топь иль овраг –

Того гляди, свалюсь туда.

Поберегу я лучше ноги,

И без того горят в огне,

Так истоптала их в дороге.

Не беспокойтесь обо мне!

Все взвесив, леший с полевым

Решили – так тому и быть.

Ведь лес, и верно, мог быть злым

И горожанку невзлюбить.

А силы ведьмы колдовские

Их в трепет привели самих.

Ухватки Прошки воровские

В сравненье с ними просто чих.

И Афанасий с Никодимом

Оставили ее одну,

Во мгле растаяв легким дымом,

Беззвучно канув в тишину.