Нежить

И с миром внешним связь ее пропала.

Раскаянье не мучило Петра.

Душа с небес в кромешный ад упала.

Тьма одолела доброе все в нем,

И, торжествуя, погасила искру божью.

И адским освещая путь огнем,

Душа Петра брела по бездорожью.

А плоть его к ручью лесному вышла,

Как поманил ее замшелый дуб с дуплом.

Уж так в судьбе Петра нескладно вышло –

Сбежав от лешего, столкнулся с худшим злом.

Ручей был неширок. За ним тропинка,

Как змейка пестрая, осокой поросла.

На берегу секундная заминка –

И в воду Петр вошел, в объятья зла.

Шагнул – и по колено, шаг другой –

До пояса, по грудь, над головой,

И словно прикоснулся кто рукой.

Уже он дна не чует под собой…

Казалась с берега прозрачною вода –

Вдруг тиною запахла, помутнела.

И померещилось Петру, как борода,

Свиваясь кольцами, его обвила тело

Петр закричал от ужаса невольно…

Все было кончено в мгновение одно.

Мелькнула мысль последняя: «Как больно!»

И эхом словно: «Боже, как темно!»

Душа и плоть навеки расставались,

Но каждая кричала о своем.

Перед разлукой будто признавались,

Как тяжко было им всегда вдвоем.

Глава 15, в которой Никодим отправляется на поиски Афанасия, а Марина хитростью выманивает деда Водяника из воды.

Когда Галины дух искал,

Гонимый ведьмой, водяного,

Он множество существ видал,

За исключеньем полевого.

Тот в чреве дуба почивал,

Минувшей ночью изнуренный.

Вполглаза, впрочем – засыпал

И тут же вскакивал, смущенный.

Рос дуб на берегу ручья,

Где дед Водяник затаился

И, в ожиданье мужичья,

О прошлом вспоминал и злился.

– Эй, Никодим, – дед окликал

И пробуждал того от грез. -

Зачем Творец людей создал?

Он этим в мир разлад принес.

Адам был глуп, мне говорили,

И принимал слова на веру.

Его не яблоки сгубили –

Лолите доверял не в меру.

Следи он за своей женой,

Не позволяй шататься праздно –

Та не сошлась бы с Сатаной

И не блудила всяко разно.

Не началась бы Та Война,

В наш мир беда бы не пришла.

Зря оклеветан Сатана –

Слепец Адам источник зла!

Так дед Водяник рассуждал,

И, угождая духу злому,

Согласно Никодим кивал,

На пол кивке впадая в дрему.

Он, убаюканный журчаньем

Ручья ли, беса, что жил в нем,

Доволен был и мирозданьем,

И каждым им прожитым днем.

Адам, и Ева, и Лолита,

И даже прародитель зла

Давно им были позабыты.

Где цвел огонь, теперь зола.

Он был уверен, что былое

Не прорастет в грядущем дне,

И никогда начало злое

Не победит уже в войне.

А если так, то смысла нет

Творенье Бога ненавидеть.

Сосуществуют тьма и свет,

И глупо этого не видеть.

Живи и радуйся, пока

Старуха-смерть в глаза не взглянет

И не ухватит за бока –

Тогда с тебя печали станет.

Как будет после, знает кто?

Был Никодим в одном уверен –

Не обвинит его никто,

Что полевой себе не верен.

Служил, как мог, он Сатане,

Извечный страх тая пред Богом,

И за Лолиту в Той Войне

Сражался в рвении убогом.

Пал Сатана, и нежить с ним –

Смирился духом полевой.

Был божий мир ему чужим,

И мир себе избрал он свой.

Отшельником в норе ютился,

Живя вольготно средь полей,

И в мыслях с прошлым распростился –

Был день сегодняшний милей.

Со всеми ладил Никодим,

Не видя в ссорах много прока.

Домой вернувшись невредим,

Он не забыл войны урока.

Так тихо мирно жил бы он,

Но, Афанасия любя,

Превозмогал сейчас свой сон,

Троих охотников губя.

Их был не против проучить,

Как истый нежить, полевой.

Но наказать, а не убить,

И отпустить живых домой.

Всем рассказали бы они,

Какие страхи испытали,

И все оставшиеся дни

Пред нежитью бы трепетали.

Но Афанасий осерчал,

А водяной решил иначе,

И Никодим в ответ смолчал,

Ему желая неудачи.

И будто кто наворожил –

Уж полдень был, а те не шли.

То ль Афанасий не спешил,

То ль стороной они прошли.

– Как долго ждать прикажешь мне? -

Ворчал сердито дед Водяник. –

И зябко же лежать на дне…

А ведь я лешему не данник!

– Он данник вечный будет твой,

Услуги этой не забудет, -

Ответил хмуро полевой. –

А от тебя ведь не убудет!

И знаешь что? Ты полежи,

А я его потороплю.

В дупле я без своей межи,

Скажу по правде, плохо сплю.

Мы с Афанасием вдвоем,

Пугая слева их и справа,

Людишек быстро приведем

К ручью на скорую расправу!

Передразнив, замолкло эхо,

А в опустевшее дупло

Уже бродяга-ветер въехал

И листьев павших нанесло.

Помедли Никодим чуть-чуть,

И он с Петром бы повстречался.

Почти их пересекся путь,

Но полевой стремглав умчался.

Не видел он, как Петр тонул,

Ручей одолевая вброд,

Как водяной к нему прильнул,

Людской весь ненавидя род,

И опустился вмиг на дно,

Опутав длинной бородой.

И как ручей, с ним заодно,

Поил Петра своей водой…

Ах, нежить, будь она неладна!

Но Никодим всегда считал,

Что смерть – транжира и накладна.

А он копить предпочитал.

На то ведь он и полевой.

Он даже воин так себе…

Марина – та была иной,

Вся жизнь ее текла в борьбе.

И, не скрывая восхищенья,

Она, в кустах засев, следила,

Как без пустого сожаленья

Петра топила злая сила.

«В воде его не одолеть, -

Мелькнула мысль. – Старик силен.

На берег должен захотеть

Каким-то чудом выйти он.

А там его уж как-нибудь

Не силой – хитростью возьмем.

Неустрашимой только будь!» -

И глаз, скосив, сверкнул огнем…

Топить – приятная работа.

Водяник в прошлые века

Людей губил с большой охотой,