Нежить

Георгий ли сказал, иль ветер дунул?

Но закрестились тут же разом все.

Через плечо три раза каждый сплюнул.

– Вот почему, – старик прозрел, – я как во сне!

Я помню, говорил мой дед покойный –

Он сам в лесу однажды заплутал, -

Что дух лесной настолько беспокойный,

Что даже ночью спать им не давал.

Но главное – тебя лишает воли:

Ни ног, ни рук не чувствуешь своих.

Во всем ему покорен ты, доколе

Он тешится… Знал дед мой все про них!

Притихший было лес вдруг зашумел,

На сотни голосов перекликаясь.

Как будто ветер, заскучав, в ветвях запел,

Тоскою вековою бурно маясь.

Протяжно выводил, без всяких слов,

И плакал, и свистал он, и аукал.

То ухал громко, будто стая сов,

То глухо, словно филин дикий, гукал.

– Грозится дух, – Георгий пробурчал. -

И то сказать, в его мы полной власти.

Мой дед его неделю приручал…

Сдается мне, нас ждут Христовы страсти!

– Уж начались, – юнец стучал зубами. -

Мужик, что приблудился, вдруг исчез.

Он всю дорогу семенил за нами,

Но нет его сейчас, кругом лишь лес.

– И все-таки ты глуп, – вздохнул старик. -

То не мужик, а леший сам и был.

Прислушайся – его ты слышишь крик.

Я знал о нем и помнил, а забыл!

– А вывести теперь сумеешь нас? -

На старика с надеждою смотрели

Две бледные от страха пары глаз.

Но лишь отчаянье в лице его узрели.

– Не узнаю я здешние места, -

Признался он. – Мне все здесь незнакомо.

И на душе такая маета…

Едва ли доведу я вас до дома!

– Ведь с нами Бог, – парнишка закричал. -

Прочтем мы вслух заветную молитву –

Не может быть, чтоб ты ее не знал! –

И проиграет леший эту битву.

– Да Бог с тобой, – Георгий зло ответил. -

С рассвета он за нами вслед шагал,

А ты, безмозглый шут, и не заметил,

Что крест его нательный не пугал.

Скорее лешего мы дрыною бы вздули, -

И взвел старик ружейные курки. -

Вот разве что испробовать мне пули –

У духа даже шкура есть таки!

Ружье на лес навел и прокричал:

– Коль ты не трус, то покажись мне, дух!

Ведь я тебя как друга привечал

И не терзал твой воем диким слух.

Обижен чем – так выскажи обиду,

Пусть снизойдет прозрение на нас.

Ты леший добродушный вроде с виду.

И деда моего не ты ли спас?

Он говорил, и будто слушал лес,

И понимал Георгия слова,

И проявлял к ним явный интерес –

Шум затихал, лишь ухала сова.

И от сосны вдруг отделилась тень –

Прозрачней воздуха она почти была,

Туманнее виденья в ясный день, -

И, как зверек пугливый, замерла.

В ружья прицел старик ее поймал,

Глазам своим и веря, и не веря.

Он в дымке этой лешего признал,

И духа приравнял к лесному зверю.

Сверкнула молния, за ней вторая разом.

В сосну вошли две пули, чмокнув зло.

Инстинкт охотника быстрее был, чем разум,

Однако с нежитью ему не повезло.

Пропали только даром два заряда,

Да дерево невинно пострадало.

В кровь старика как будто влили яда,

И сердце близость смерти угадало.

Он лег на землю, будто вдруг устал,

И опустилось небо слишком низко…

А где-то в чаще леший хохотал,

То очень далеко, то очень близко.

– Георгий, что с тобой? – юнец спросил.

Старик его как будто не расслышал.

Он словно с кем-то в небе говорил,

И только он один ответы слышал.

– Смотри, он посинел, – юнец завыл. -

Эй, борода, а вдруг старик помрет?

– Уж лучше он, чем мы. Ты не забыл?

Он возмечтал, что лешего убьет.

Как можно угрожать нечистой силе?!

Ее, ты видел, пули не берут.

Мы лешего порядочно взбесили,

И если не старик, то все умрут.

А лешему до нас какое дело?

С Георгием ведь счеты сводит он.

Умрет старик – в лесу мы бросим тело,

Нам ссориться с нечистым не резон.

– И с мыслью жить, что я его убил?

Да лучше пусть сдерут с живого кожу.

Не брошу я его, – юнец вопил. –

А леший попадется – плюну в рожу!

– Был прав Георгий – ты и впрямь дурак.

Иван и есть, видать, не зря назвали.

В лесу, скажу тебе, любитель драк,

От лешего живым уйдешь едва ли.

Идем с утра за стариком – куда пришли?

Болото – не болото, мошки, сырость…

И сами-то не знаем, как зашли.

А как обратно, ты скажи на милость?!

– По звездам выйдем мы, – сказал Иван. -

Нам Млечный Путь из леса путь укажет.

Затем он человеку был и дан!

Спасет нас Бог, а лешего накажет.

Не бойся, Петр, со мной не пропадешь.

Я с виду лишь дурак, не по природе.

Умнее и захочешь – не найдешь.

Одна беда – глупею при народе.

– Живи, как хочешь, я же – как могу, -

И на него ружье направил Петр. –

Себе я сам, прости уж, помогу…

Движение одно – и будешь мертв!

Спиною повернуться не осмелясь –

Дрожали даже пальцы на курке, -

Он быстро уходил, в Ивана целясь,

На мир озлобясь в собственном мирке.

Иван не двигался и даже не дышал,

Как идол каменный, в безмолвии застыл

И повода спустить курок не дал.

А Петр, покорность видя, поостыл.

В глазах Петра плескалась яро тьма,

В них не было ни проблеска, ни тени,

Как будто бы они сошли с ума,

Попав во власть гнетущих наваждений.

Он слепо шел, дорог не выбирая,

И, спотыкаясь, падал и вставал,

В игру со смертью странную играя,

В которой изначально проиграл.

Редел деревьев строй, и хмуро небо

Лишайником цвело над головой.

Петр отроду в лесу так долго не был

И, зарекаясь впредь, спешил домой.

Ни голода, ни жажды – только страх,

Что гнал вперед, и больше ничего.

Животным страхом будто он пропах,

И запаха страшился своего.

А плоть была сейчас полумертва,