Нежить

Забрался в куст, листвой укрылся –

Он не любил недосыпать.

Сон налетел в одно мгновенье,

Лихой и беспощадный тать,

И Никодима, без сомненья,

Сумел легко завоевать.

Порой пугает тишина

Подобно молнии нежданной.

В лесу она всегда страшна,

Пусть даже кажется желанной.

Иван прислушался. Как тихо!

И даже лес вдруг светлым стал.

– Георгий, миновало лихо, -

Еще не веря, прошептал.

– Дождемся ночи – и в дорогу,

Тебя на горб себе возьму. –

В нем разгоралась понемногу

Надежда, освещая тьму…

Где Петр прошел, остался след, -

Казалось, лес кровоточил, -

Он, в довершенье многих бед,

Порядком лешего взбесил.

Когда тот в волка воплотился –

Впервые в собственной судьбе, -

То невзначай переродился,

И потому был не в себе.

Он мести жаждал, но забыл,

Явилось что первопричиной,

И потому печально выл,

Измучась злобой беспричинной.

Он даже лес не узнавал,

Сам изменившись в одночасье,

И к человеку ревновал

За мнимое к тому участье.

Все было новым для него,

И новизна порой пугала –

Меняла круто жизнь его,

Но ничего не обещала.

Дух предков словно в нем ожил

И счел жизнь прошлую забавой;

Он Сатане, как встарь, служил,

И дани требовал кровавой.

Преобразился дух лесной –

И лес обрел черты иные.

Безжизненный, угрюмый, злой,

Щетинил иглы он стальные.

Из плоти, прикоснись, кусок,

В одно мгновенье вырывал,

Как дикий зверь: один бросок –

И кто слабее, умирал.

Густым лес пропитался мраком

И затаился, предвкушая,

Как будет жить, питаясь страхом

И милосердия лишая.

К ручью приблизясь, дух лесной

Заслышал явственно мольбы.

Взывал к кому-то водяной,

Перекрывая шум борьбы.

– Будь молодцом и выпей зелье, -

Он смех короткий различил.

– Да тут вовсю идет веселье! -

Подумав, леший поспешил.

То, что увидел, изумило,

И он скорей протер глаза,

Но ничего не изменила,

От боли горькая слеза.

Был дед Водяник окружен

Русалкой, лешим и Мариной.

Заклятьем немощи сражен,

Он бился с яростью звериной.

Одним усильем мышц могучих

Он нападенье отражал,

Но так завяз в песках зыбучих,

Что никого не поражал.

На спину леший взгромоздился,

Русалка за руки держала –

Как водяной ей ни грозился,

Она его не отпускала.

Был дед Водяник обречен,

И с каждым вздохом приближался

Тот миг, когда не смог бы он

Отбиться, как бы ни сражался.

Стихии воплощенье, глыба

В венце зеленой бороды,

Он задыхался, словно рыба,

Что умирает без воды.

– Забавно, – ведьма прохрипела,

Кривя в усмешке тонкий рот –

Змея как будто прошипела. -

Я буду жить, а он умрет!

Боюсь, мне будет одиноко,

Ведь не было такого дня,

Чтоб с водяным – за око – око! –

Сквитаться не мечтала я.

О чем теперь я думать буду

И чем заполню пустоту,

Где новый жизни смысл добуду,

Когда свободу обрету?

– Умри и ты, иди за мной.

Едва очутимся в аду, -

Ответил гневно водяной, -

Я сам тебя тогда найду!

– И к жизни ты меня присудишь,

А заодно и мать мою? –

Вскричала ведьма. – Нет, не будешь

Гордыню тешить ты свою!

Марина ближе подступила.

– Ему держите крепче руки!

Нечистой будь он трижды силой,

Но испытает смерти муки.

И тень во мраке глаз мелькнула,

И опечалились они,

И бледность вмиг к лицу прильнула.

– Прощай же и навек усни!

Скатилась капля, зашипев,

Как демон легиона тьмы,

Но песню смерти не допев,

Затихла, цвет приняв сурьмы.

Встал Афанасий пред Мариной,

Взглянул в раскосые глаза –

Казалась та такой невинной…

И он растерянно сказал:

– Я не пойму, что происходит,

Мне будто снится страшный сон,

И мысль безумная приходит…

Мой разум ею потрясен!

– Будь проклят хилый разум твой, -

Воскликнул гневно водяной. -

Ты, леший, больно уж простой.

Ужель не видишь, что со мной?

Так встань на сторону мою, -

Вдруг голос мощь его набрал, -

И совесть обели свою –

Ведь ты меня сюда зазвал!

Но коли замысел таков –

То прокляну я всех навек.

Моих вы ужаснетесь слов:

Коварней вас лишь человек!

Был дед Водяник в сильном гневе

И, нежить с плеч стряхнув своих,

Он пригрозил коварной деве:

– А ты ответишь мне за них!

За то, что их околдовала,

Лишила и ума и воли

И к святотатству призывала –

Страшней твоей не будет доли.

– Ты не хули огульно нас, -

За ведьму леший заступился. –

Ты прав, и я тебя не спас,

Но на нее ты зря взъярился.

Не смерти мы твоей хотели,

А дух жестокий усмирить.

Но попросить тебя не смели

Отвара ведуна испить.

Сказать мне правду было нужно,

Но я тебя тогда не знал, -

И Афанасий простодушно,

Как на духу, все рассказал.

Был долог и ухабист путь,

Которым он до цели брел,

Но не скривил его ничуть

И тем доверье приобрел.

Был дед порядком с толку сбит,

И ложь он истиной измерил:

Пусть леший правду говорит,

Но ведьма… Ведьме он не верил.

– Не лгу я, – Афанасий молвил,

Приметив недоверья взгляд. –

Ведун при мне сосуд наполнил.

Отвар целебный в нем, не яд!

И что за дикая причуда!

Чтоб убедить тебя, я сам

Хлебну из этого сосуда.

Своим поверишь ты глазам?

– Испей сперва, там будет видно.

На слово как мне доверять?

Кому жизнь в тягость – не обидно

Ее по глупому терять!

На деда с укоризной глянув,

Из ведьмы ослабевших рук

Сосуд взял леший. Та, отпрянув,

Вся почернела словно вдруг.

Глаз, полных тьмы, не отводила,

Кричащих лешему как будто.

В них мысль туманная бродила

И словно зарождалось утро.

Душа взывала к покаянью,

Но гордый дух протестовал.

Приговоренный к наказанью,

Он, возмущенный, лютовал.

А Афанасий безмятежно,